– Мака! Ее зовут Мака!
– Маку в сраку! – вдруг пробасила Шура.
Все оторопели.
– Ты что сказала? – первым опомнился отец. –
А ну вон из-за стола! Так я и знал, что детский сад до добра не доведет! Зачем,
спрашивается, ты сидишь дома? Чтобы твоя дочь так выражалась?
– Она никогда раньше… Ах боже мой, она ж еще не
понимает. Федя, но что это за имя такое?
– Тамара!
– Да, – задумчиво глядя на фотографию, проговорила
Дуся. – Имя Тамара ей совсем не идет. Но это ужасно!
– Что? – не понял Федор Васильевич.
– Я теперь обязательно буду все время рифмовать ее имя
как Шурка.
У него хватило чувства юмора, чтобы расхохотаться.
Когда Шурку наконец уложили спать, Иваныч занялся подарками,
Иван отправился смотреть футбол, деликатно оставив Федора наедине с сестрой.
– Федечка, ну расскажи, какая она?
– Да что рассказывать, завтра она вернется, так что
послезавтра я вас познакомлю.
И только тут он вспомнил про найденную сережку. Отдав ее
Маке, он напрочь забыл о находке. Интересно, она показала ее Ангелине? Надо не
забыть завтра поинтересоваться. Прямо в аэропорту. Он обещал встретить дам.
– Федечка, но она же такая молоденькая, о чем ты с ней
говорить-то будешь, когда первый угар пройдет, а? И вообще, она ж небось
общительная, с кучей друзей, что ты с ними-то делать будешь, а? Или ей придется
с ними расстаться? А это тяжело, она может не простить тебе этого…
– Ах боже мой, велика важность! Она меня любит!
– Так уж и любит! Влюблена просто, какая там любовь…
Что она еще понимает… А дети? Ты детей-то хочешь?
– Да как тебе сказать…
– Понятно! Бедная девочка!
– Да почему бедная? Если она захочет ребенка, я
возражать не буду. Вон твоя Шурка какая прелесть! И у нас такая же будет.
– Господи, какой ты еще легкомысленный, а тебе уж пятый
десяток и седых волос сколько! Точно говорят – седина в бороду… Только ты ее с
работы не срывай.
– А я и не собираюсь. Ты же знаешь, я люблю работать,
когда никого нет. А если она станет петь на кухне…
– Петь? Она еще и поет?
– Нет, я просто помню, что Леля все время пела на кухне
и в ванной. Я тогда еще ничего не писал, но меня это ужасно раздражало.
– Федечка, а ты с ней уже спал?
– Нет.
– Слава богу! Но что это с тобой?
– Да там условий не было.
– Стареешь, братишка. Раньше тебе никакие условия не
были нужны, насколько я знаю. Ты, по-моему, только на водосточной трубе не
трахался.
– Дуська, не хулигань!
– Нет, правда… Или у тебя с ней такая чистая,
непорочная любовь?
– Не сказал бы.
– Слушай, Федька, а ты что, и свадьбу устраивать
собираешься?
– Да нет, к чему?
– А девочка, наверное, захочет… Белое платье, фата,
куча гостей, надо же предъявить всем родным и знакомым, а главное – подружкам,
знаменитого писателя.
– Я не знаменитый!
– Знаменитый не знаменитый, а известный и популярный –
это точно! У Ивана на работе все тобой зачитываются.
Ему всегда было приятно слышать, что кто-то им зачитывается.
– Федь, а ты говорил, у нее квартира своя…
– Да, и что?
– Может, вам пожить пока врозь? Узнать друг дружку
получше…
– Тогда на кой черт вообще жениться? – рассердился
он.
– Вот и я думаю, на кой черт?
– Как интересно! Раньше ты все норовила меня женить.
– Так не на девочке же…
– Дуська, что ты заладила – девочка, девочка! Она
прелестная взрослая женщина, красивая, желанная, веселая! Она тебе понравится,
я уверен, вы еще будете дружить против меня!
– Дай-то Бог!
Бедная Мака, думала Ангелина Викторовна, ничего хорошего из
этого романа не выйдет. Она вспомнила взгляд Головина, который он вдруг на нее
кинул – пораженный, восхищенный и откровенный до ужаса. Это был только один
миг, и, наверное, никто ничего не заметил, но ее бросило в дрожь. И какое
счастье, что в аэропорт примчалась Натка и ей не пришлось ехать с Головиным и
Макой.
– Слушай, Гелька, а что это за мужик был?
Она вздрогнула:
– Какой мужик?
– Ну тот, что встречал твою Маку?
– Писатель. Федор Головин. А что?
– Интересный… И ты его сразила наповал.
– Не выдумывай! – поморщилась Ангелина, но сердце
почему-то нехорошо екнуло. – Он Макин жених, у них любовь с первого
взгляда, и это было у меня на глазах. Сегодня двенадцатое, а они познакомились
восьмого и уже собрались жениться, так что тебе померещилось.
– Тогда мне жаль эту Маку. Он, видно, тот еще кобель!
Писатель-то хоть хороший?
– Вполне приличный, не более того.
– Ну по нашим временам это уже кое-что. Ладно, фиг с
ним, расскажи лучше, как там во Франкфурте?
– Да все как всегда, только наших в этот раз было
поболее… Мне это уже не слишком интересно. Было бы кого послать, я бы и не
ездила сама.
– Ну а коммерческий успех есть?
– Вроде наметились кое-какие сделки…
– А Головина печатать не собираешься?
– Нет, – рассмеялась Ангелина, – он еще рылом
не вышел!
– Ну рылом-то он, положим, вышел!
– Да ну тебя, Натка, что пристала? Он тебе глянулся?
– Мне глянулось то, что ему глянулась ты!
– Не выдавай желаемое за действительное, это твоя
вечная болезнь. И вообще, меня что-то укачало. Отвяжись.
Она закрыла глаза и тут же увидела перед собой ошеломленные
глаза Головина. И опять вздрогнула. Что это со мной творится? Только этого не
хватало. Да ну, ерунда, ну посмотрел он на меня, мало ли кто на кого и как
смотрит, ничего это не значит, ровным счетом ничего. Но как странно, что именно
он нашел мою сережку… Да ладно, какая разница, кто ее нашел, главное – она
нашлась!
– Натка, а что у тебя? Ты здорово похудела! Выглядишь
потрясающе!
– Второй месяц ксеникал пью.
– Это еще что?
– Новейшее средство для похудания! Швейцарское. Чудо
просто, во все старые шмотки влезла и буквально летаю!
– Опять самолечением занимаешься?
– Не-ет, мне ксеникал врач посоветовал. А фокус в том,
что примешь его – и все жирное и сладкое, что слопала, просто исчезает из
организма, улетучивается, понимаешь? Но это ладно… Я подыскала новое помещение
для офиса. В Банном переулке. Уже ремонт идет.
