«Значит, сейчас меня будут убивать и грабить! Ай-ай-ай», – повеселел я.
«Левый» и «Правый» – ребята неплохие. Ну а то, что они собираются меня убить, – это нормально. Иначе – какие же они будут после этого воры-убийцы? А я им кто? Друг «короля воров»?
Не стоило демонстрировать камушки перед парнями, готовыми прирезать родного отца за десяток талеров, а не то что за драгоценный браслет. Хотя они могли принять опалы и изумруды за стекляшки. Но и те деньги, что оставались у меня, – очень лакомый кусочек. Имея по полторы сотни на рыло, можно куда-нибудь и свалить, подальше от гнева своего «короля».
Что же, чтобы они не убили меня, придется убить их самих. Это нормально.
…Я осторожно снял с плеч сумки и узел с медью, порадовавшись, что не стал их связывать. Потом, прижимаясь к стене, боком, приставными шагами, пошел вперед и в движении нанес удар тому, кто стоял ближе, оглоушив его той самой сумкой и теми монетами, до которых бандиты и добирались… Роняя барахло, толкнул обмякшее тело («Левый» это был или «Правый», не разбирался) на второго, а когда тот непроизвольно схватился за приятеля, воткнул ему нож в кадык…
Решив, что оставлять их в живых не стоит, добил, хотя и не люблю этого делать. Потом, вывернув нож из мертвой руки «Левого», воткнул его в рану «Правого», а его свинорез оставил на дороге. Пусть стража, или – кто их там первым обнаружит? – решит, что парни убили друг друга. Бывает и такое. А даже если и засомневаются, то искать убийцу не станут. Насколько я успел узнать парней, городской магистрат мне еще должен выдать награду… Ну шут с ней, с наградой.
Постояв пару секунд над телами убитых, задумался. А может, парни никуда и не собирались ехать? Конечно, убийство старого друга «ночного короля» не скроешь. Но будет ли гневаться? Жак изрядный прагматик. Не думаю, чтобы он стал мстить за мою смерть лучшим подручным. Друга не вернуть, зато можно получить проценты с еще одной суммы… Плюс – целехонькими остаются те семьсот талеров, что он заплатил мне за участие в поединке. Опять-таки, моя доля от дохода с «Пойла наемника» перейдет в его руки. Мелочь, конечно, но…
Помотал головой, отгоняя дурь. М-да. Еще немного – и стану думать, что это Жак приказал парням меня убить.
Я потянулся, чтобы срезать мешки с монетами, но услышал неподалеку нарочито-бодрые голоса и громкое топанье кованых башмаков. Не иначе ночная стража города Ульбурга подбадривает себя шумом. Места здесь глухие, разбойничьи. Страшно!
Прикинув, что все сразу мне не утащить, решил оставить мешки убитых при них. Драться с ночной стражей не входило в мои планы. Не сомневался, что разгоню этих пентюхов, только – зачем? Пусть стражи порадуются свалившемуся богатству.
Быстро, но без суеты связал-таки свои сумки и мешки, перекинул их через плечо и пошел. Только не в сторону трактира, где ждал меня Жак, а в другую.
Вышел с Ракушечной, прошел через Мельничную и оказался на мосту, что изгибался дугой над речкой. Отсюда и название – Горбатый. С его верхней точки можно увидеть весь Ульбург.
Не знаю, отчего мне захотелось оказаться именно здесь? Но захотелось. Я остановился, сгрузил с себя ношу и, положив подбородок на перила, просто стоял.
Мне было плохо. Больно. Так, наверное, еще никогда не было.
«Смешно, – подумал я, скривившись в вымученной улыбке. – А ведь я, старый дурак, влюбился. Влюбился в маленькую шлюху!»
Почему же так получилось? Я считал, что спокойно могу отнестись к предательству. Ан нет…
Конечно, я все это переживу. Куда я денусь? Не первый раз и далеко не в последний меня предают женщины. А сам-то я чем лучше? Я изменял Уте с ее же сестрами, ходил к шлюхам. Но всегда считал, что мне это можно, а ей – нет.
Я предполагал, что она может мне изменить. Сразу же по приезде в Ульбург узнал, что изменяет. Знал, но не хотел, чтобы это оказалось правдой…
Наверное, Ута не виновата. Ведь она изменяла не мужу, а любовнику. Тем более, была уверена, что я давным-давно мертв. В чем тут ее вина? Умом я понимал, что Ута ни в чем не виновата, а сердцем… А сердце просто болело.
Подо мной текла река, в которую стекала всякая дрянь с мостовых и из подворотен – фекалии, кровь и мусор; сюда красильщики сливали свои зловонные жидкости, а аптекари и алхимики – ядовитые отвары; сюда, наконец, «ночные парикмахеры» сбрасывали свои жертвы. И все же, все же река была прекрасна… В темноте не было видно ее цвета, а легкий туман прибивал запахи.
Колокол на башне подал сигнал к тушению огней уже давно, в городе царила темнота. Кое-где, словно светлячки, мелькали огоньки факелов – акушерка ли бежала принимать роды, возвращался ли домой припозднившийся бюргер или ночные стражники шли по улицам. В лунной дымке едва-едва просматривались черепичные крыши домов, узких и высоких, словно лезвия стилетов, шпиль ратуши пробивался сквозь заблудившуюся тучку, а крест на кирке блестел так ярко, словно сейчас был солнечный день.
А ведь я, несмотря ни на что, люблю этот город. Меня предавали и убивали. Но предавали и убивали люди, а не узкие улочки и не легкие, словно бы игрушечные, домики. А люди… Кроме воров и убийц, трусливых бюргеров и подлых стражников, тут живут магистр истории Конрад фон Штумпф, старый маркшейдер. Здесь жил и чахоточный Кястас, что пошел на смерть ради жены и детей. Тут оставались мальчишки из летучего отряда, сражавшиеся и погибшие ради своего города. А еще – сотни хороших людей, с которыми я не был знаком.
Кажется, я простоял на мосту несколько часов. Или просто так показалось? Вдоволь налюбовавшись на луну, замершую между шпилем ратуши и крестом кирхи, решил вернуться в свое пристанище. Я до сих пор не знаю, как его правильно называть – трактир или харчевня? Называли по-разному. Для самих горожан это была харчевня, а для приезжих – трактир, потому что почти сразу за домом начиналась дорога. Хотя какая разница?
Хотелось, конечно, отомстить бургомистру, но какой от этого смысл? Вот если бы я мог отправить паука в серебряный рудник, отдать его под начало обер-берг-мастера Тормана, тогда это была бы месть. А так… Сколько ему еще жить на белом свете? Пусть… Мне нужно возвращаться к тем, кто ждет моей помощи. Возможно, те люди, которых я собираюсь спасать (а я их спасу!), тоже предадут меня. Что ж… Таковы люди…
Сигнала к подъему пока не прозвучало, но на улочках уже суетились люди, привыкшие вставать до первого удара колокола: метельщики, разгонявшие пыль на двух городских площадях; золотари, важно восседавшие на пузатых бочках; ученики мыловаров, собиравшие падаль. Попался бюргер, плетущийся с таким неуверенным видом, как будто вскоре ему предстоит нелегкий разговор со своей фрау.
Чем ближе я подходил, тем меньше мне хотелось входить в харчевню. Нюх старого солдата, или самое непонятное из чувств (по ученому – интуиция!), говорил, что что-то неладно – слишком все тихо. Такая тишина бывает в месте, где ждет засада.
Ругнувшись про себя – не удосужился ни поддеть под камзол кольчугу, ни взять с собой приличного оружия (только кинжал!), отправил Эдди вместе с доспехами и мечом (решил придать им приличный вид, идиот!), остановился и скинул с себя сумки. Задумался – куда бы спрятать? Деньги – чёрт с ними, наживу. А вот награды и пергаменты с послужным списком, патенты… Без них наемник-одиночка может рассчитывать лишь на место в общем строю, а не на командирскую должность. А мне, в моем-то возрасте, становиться под начало сосунка-капрала не хотелось.
