Грохочет пулемет Рогова, поливая пулями покинутые нами окопы.
А оттуда уже бежит Крапивин. Как-то боком, он уже без трофея, тащит свой пулемет.
– Огонь! Патронов не жалеть – с собой не унесем!
Ребята стараются изо всех сил, слышу хлопки их винтовок.
Ага!
«Максим» затараторил!
Это наши!
Прикрывают нас огнем!
Ну, теперь-то заживем, мы уже не одни!
– Крапивин! Слава! Давай…
И вылетевшая откуда-то из окутанных пылью немецких окопов строчка трассирующих пуль перечеркивает его пополам…
Вечером того же дня. Штаб батальона
– Ты пей, сержант! – пододвигает мне кружку капитан Нечаев. – Сам знаешь, чай не пьешь – откуда сила?
– Чай попил – совсем ослаб!
– То-то! – поднимает палец вверх комбат. – Знаешь ведь, чего ж не пьешь?
– Устал я…
– Понимаю… Звонили из штадива, вас уже там ждут. Никонов так все в своем донесении порасписал – закачаешься! Прямо тебе – прорыв Первой Конной! Молодцы вы! А бойца твоего мы похороним, не сомневайся, все честь по чести, как положено сделаем! За сведения о танках – отдельное спасибо! Уже от меня! На, держи! – И Нечаев протягивает мне сверток.
Разворачиваю.
Темно-коричневая кобура, матово-темный металл ствола…
– Парабеллум немецкий! Смотри, какой ствол длинный! Как у маузера почти! Подарок – носи!
– Так…
– Не тушуйся! Комполка правильный мужик, отметим в приказе, все правильно проведем! И в дивизию передадим. Комар носа не подточит!
– Спасибо, товарищ капитан! – встаю и убираю подарок в вещмешок. – Пора уже нам…
– Кто ж спорит-то? Но шарик круглый – свидимся! – И он протягивает мне руку.
Хрипит на столике радиостанция, и неожиданно ясный голос заполняет комнату.
– От Советского информбюро! – Голос Левитана слышен совершенно отчетливо, словно он вещает из соседнего помещения.
Вечернее сообщение
В течение 13 октября на фронтах никаких изменений не произошло.
В районе Сталинграда наши войска вернули оставленные накануне позиции в одном из кварталов города. Ha других участках происходила артиллерийская и минометная перестрелка. Огнем нашей артиллерии уничтожено 3 немецких танка, 3 артиллерийские и 16 минометных батарей противника, разрушено 10 дзотов и истреблено до роты немецкой пехоты.
Северо-западнее Сталинграда наши войска продолжали оборонять прежние рубежи и на отдельных участках вели разведку. Гвардейцы Н-ской части атаковали передний край обороны противника, несколько потеснили немцев и уничтожили противотанковое орудие, 16 пулеметов, минометную батарею и 8 автомашин с военным грузом. Группа разведчиков во главе с заместителем командира роты по политической части тов. Куликом обнаружила на одной высоте хорошо замаскированные дзоты противника. Двое смельчаков незаметно пробрались к одному из дзотов и забросали его гранатами. Находившиеся там румыны в панике стали выбегать из укреплений. Наши разведчики открыли огонь и истребили 20 вражеских солдат…
Уже отзвучала сводка, и наша маленькая колонна топает в тыл.
А в моей голове все еще гудят эхом слова: «В течение 13 октября на фронтах никаких изменений не произошло…»
Ничего не произошло?
Наш отчаянный бой, полубезумный прорыв – это ничего? Подорванные на минах танки – их что, не было вовсе?
Убитый немецкий ротный и перепаханные артогнем позиции его роты – это тоже ничего особенного собой не представляет?
По-видимому, с точки зрения командования, это именно так и есть…
И что?
Медали не досталось очередной – мировая трагедия? От горя помрем, жалуясь на вселенскую несправедливость?
И что теперь делать такому несчастному?
Опустить руки и понуро плыть по течению?
Вот уж хрен!
Не дождетесь!
Кто?
Да все вы!
Все, кто хочет видеть мою страну лежащей в развалинах, мечтает увидеть ее стоящей на коленях, – да хрен вам всем! Не вы первые – не вы и последние… кого тут в гроб кладут.
Маленький отряд уходил все дальше. Темнело, и первые звезды уже зажглись в небе, словно рисуя сказочный тоннель, по которому неторопливо шагали уставшие бойцы. Их путь еще не окончен…
«В течение 13 октября на фронтах никаких изменений не произошло…»
