– Я сильно болен? – пошутил он, радуясь, что Марина в хорошем настроении.
– Жить будешь! – рассмеялась врачиня.
Оторвавшись от монитора, она развернулась, наклоняясь над кубом энергосборника. Теперь младший смотритель любовался ножками докторши – стройными такими, длинными ножищами…
Вздохнув, Марина повернулась и развела руками в притворном огорчении:
– И ты тоже здоров.
– Извини, – брякнул Тимофей, и врачиня расхохоталась.
Чуток посерьезнев, но сохраняя на лице улыбку, Марина сказала:
– Это ты меня извини за вчерашнее. Я просто дико разозлилась на тебя, и… И убедилась, что ты не трус. Ведь это ты застрелил Хлюста?
Помолчав, Браун признался:
– Я. Его и Беса.
– Нет, Беса ты только ранил.
– Что-о?! Он живой? А откуда ты?..
– Костя рассказал.
– Костя? Кот? С таким шрамом? – Тимофей показал, с каким.
– Да. Костя сказал так: «Хлюсту выпала черная двойка, а Браун пошел с козырей…»
Повинуясь неслышному призыву, Тимофей обхватил девушку, сграбастал ее длинными костистыми руками и прижал к себе. Марина не сопротивлялась. Она сама обняла его за шею и прижалась губами, язычком растворяя пересохшие Тимины губы.
Задыхаясь, Браун перевел одну руку с талии девушки на ее попу, а другую ладонь вмял в пышную грудь. Марина тихо застонала и прошептала:
– Не здесь… И не сейчас.
Схватив Тимофея за руку, она вывела его обратно на улицу и торжественно передала Боровицу.
– Годен!
– Ну, слава богу… – проворчал сегундо.
Рядом с главным смотрителем стояли трое парней. Плосколицее дитя тундры под два метра ростом и два шустрых молодых человека, рыжий и светлый. Молодые люди улыбались, как на рекламе зубной нанопасты.
– Знакомьтесь, – сказал Станислас с оттенком нетерпения и хлопнул по груди двухметрового: – Это Арманто, знатный китодой, командир звена субмарин, старший смотритель… и ленивый до ужаса!
Дитя тундры ничуть не обиделось – ухмыльнулось, смежая глаза в щелки, и поправило главного смотрителя:
– Шибко-шибко ленивый, однако!
– Не прикидывайся чукчей.
– А я кто, по-твоему?!
– Тимофей Браун, – не к месту вставил младший смотритель и подал руку.
– Арманто Комович Вуквун, – церемонно сказало дитя, сжимая его пятерню так, что косточки хрустнули.
– А это – Рыжий и Белый! – продолжал представление Боровиц.
– Шурики мы, – солидно отрекомендовался рыжеволосый. – Мы не клоуны, сразу предупреждаем. Мы жутко серьезные!
– Я – Шурик Белый, – отрекомендовался светлый. – Фамилии такой.
– А я – Рыжий! – ухмыльнулся его товарищ.
– А то бы он не догадался, – прогудел Илья, он же Тугарин-Змей.
И Браун пожал крепкие руки новых знакомых. Ладони у них были – сплошная мозоль.
Похлопав себя по карманам, Станислас спросил:
– Закурить есть?
Тимофей с готовностью достал пачку сигарет с зеленым биофильтром – сам он не курил, только угощал.
– Не-е, Сихали, – мотнул головой сегундо. – Эту хрень я в рот не беру. В них не табак, а одно название…
Арманто протянул Боровицу кисет, Рыжий поделился клочком папиросной бумаги.
– О, совсем другое дело! – оживился сегундо, привычным движением скатывая самокрутку. – Тутошний табачок, океанский… – просветил он Брауна. – Водоросли такие в лагунах разводят, в них того никотину… Ну, прямо завались!
Закурив, Станислас сощурился довольно, а китопасы переглянулись и уставились на Тимофея.
– Кха-кхм! – отчетливо прокашлялся Белый и сделал выразительный жест: – Проставиться надо.
– Думаешь? – сощурился сегундо.
– А как же?! – вытаращился на него Рыжий. – Закон суров, но это закон – новенькому полагается угостить... Нет, ну ты сам подумай – как ему еще вливаться в коллектив?
– Ладно, – ухмыльнулся сегундо. – Закуска за мной.
– А я угощаю! – расплылся в улыбке младший смотритель, радуясь, что народ ему попался хороший.
Всей компанией они ввалились в двухэтажный «Сейвори-салун». На втором этаже располагались номера для постояльцев, к ним вела лестница, стилизованная под корабельный трап, а само питейное заведение помещалось в обширном зале с десятком столиков и барной стойкой.
Посетителей было мало. Четверо парней сидели за столом, покрытым зеленым сукном, и играли в покер, еще двое-трое цедили двойной бурбон. За стойкой бара стоял монументальный детина, похожий на былинного богатыря. Он протирал стаканы.
Китопасы прошли к стойке, сделанной из орехового дерева, и облокотились на нее.
– Логан, – обратился Боровиц к кабатчику, – срочно требуется спрыснуть радость.
– Всем? – деловито осведомился кабатчик.
– А как же! – воскликнул Рыжий.
Логан с привычной ловкостью расставил стаканы и в каждый плеснул виски на два пальца. Следом появилась копченая нерка на кукольных тарелочках и пасифунчики.
– Ну, поехали! – провозгласил Станислас.
И все поехали. Между первой и второй промежуток небольшой… Бог любит троицу… В общем, очень скоро движения Брауна обрели широкую и плавную амплитуду, а хмельная радость подняла ему тонус. Но воспитание брало свое – после третьей он перешел на кофе. Держа в правой руке чашку с крепчайшим настоем по-венски, Тимофей обернулся к залу, привалившись спиною к стойке, и оглядел любителей выпить и закусить. Тех явно прибавилось.
Люди в потрепанных комбезах отоваривались у буфетов-автоматов, выбирая горячительные напитки и немудреную закуску. Это и были те, кого звали океанцами, – китовые пастухи, кибернетисты-снабженцы, операторы перерабатывающих комбинатов, смотрители планктонных плантаций, прозванные фармбоями, наладчики автоматов, диперы-глубоководники, бродяги-бичи, картежники-шулера и прочий люд. Больше всего в поле зрения попадало белых лиц, загорелых и обветренных, много было смуглых латинос и полинезийцев, встречались азиаты. Раздавались голоса на русском, английском, испанском, на терралингве.
И тут Тимофей словно напоролся на тяжелый, немигающий взгляд длиннолицего хомбре
[20]
. Глаза у того были серые, словно выцветшие, и странно смотрелись на широком лице с агрессивно выпяченной челюстью.
Длиннолицый усмехнулся, ощеривая желтые зубы, и встал со стула – лениво, с оттяжечкой, словно нехотя.
– Осторожно, Сихали, не связывайся с ним, – тихо произнес Стан. – Это Заика Вайсс. На прошлой неделе он убил двоих.
