– Чего ты? – встревожилась Наташа. – Побледнел весь…
– А ты погляди на эхолот.
– А что? Что? Что-о?! Ребята, здесь… О, боже! Четырнадцать километров глубины!
– Ох ты! – испуганно охнул Змей.
– Офигеть… – протянул Рыжий.
Стремберг одним прыжком оказался у пульта.
– Четырнадцать тысяч ноль тридцать семь… – медленно считал он зеленые цифры. Помолчав, он хрипло вымолвил: – Тим, это то самое, что вы… что мы искали. Самое глубокое место Мирового океана!
Браун моментально включил селектор и сказал:
– Слушайте все! Говорит «Мустанг-1». Мы у цели. Берите пеленги!
– «Тройке» и «пятерке», – вставил Боровиц, – сторожить провал!
– Иду на погружение, – подвел черту Тимофей.
Батискаф повисел над внезапно открывшейся бездной, пока его не осветили прожектора поспевавших «тройки», «пятерки» и прочих, и начал погружаться, скрываясь в провале.
Бугристые стены в черных лавовых сосульках и потеках заскользили вверх. Вскоре прожектора уже слабее освещали их – провал расширился, напоминая джезву, в которой готовят кофе.
– Бож-же мой… – сказал Стремберг дребезжащим голосом. – А ведь мы опустились ниже земной коры. Вокруг – астеносфера…
– Хлебнем мантийной водички! – воскликнул Рыжий.
– Не-е… – протянул Станислас. – Сперва водочки.
– Держитесь, – сказал Браун. – Пойду на турбинах, а то так мы до завтра будем опускаться.
Батискаф плавно перевернулся носом вниз и набрал скорость, словно самолет, вошедший в крутое пике.
– Наши опускаются следом, – доложила Наташа, – кто по спирали, кто по вертикали.
– Чужих не видать?
– Никого… Пока.
– Инфравизор включи.
– Ага… Ой, я что-то вижу!
– Где?
– А вон, на дне светится что-то.
– Сейчас глянем…
Сихали нарочно тянул слова, изо всех сил сдерживая эмоции и стреноживая порывы. То, чего он так хотел, так ждал, к чему шел последние месяцы, самые долгие в его жизни, приблизилось, наконец. Оно уже рядом. И что там? Кто там? А если провал – очередной промах? А если – и это хуже всего – Витька здесь, но не дожил? Господи, – взмолился про себя Тимофей, – когда же это все кончится?.. Ответа не последовало.
А вот картинка на инфравизоре становилась все отчетливей.
– Это нос и корма большой атомарины, – определил Станислас. – А середка почему не нагрета?
– Думаю, она нагрета, как и весь корпус, – предположил Стремберг, – просто подлодку завалило в районе миделя.
– Точно! Оползень! Или камнепад.
На глубине двенадцати километров провал начал сужаться и вытягиваться в овал. В северной части овала обнаружился широкий уступ. На нем-то и упокоилась атомарина «Голубка».
Она стояла на ровном киле, но только хвост и корма выглядывали из-под завала.
– Осыпь, – определил академик.
Тимофей лишь кивнул, теряя остатки надежды. Если завалило рубку, то как Витька смог бы проникнуть внутрь «Голубки»? Но посылал же он «торпедную почту»!
«Мустанг-1» принял горизонтальное положение и лёг на грунт.
– На борту только пять скафандров, – сказал Браун. – Рыжий с Белым? Стан? Наташа?
Сегундо молча кивнул, Шурики радостно осклабились. Наташа мило улыбнулась.
– Вечно этим коротышкам везет, – проворчал Змей. Видя недоумение на лице академика, Илья пояснил: – Да не влезу я в скафандр. Мал он мне! И еще этот дурацкий блок…
– А вот не надо было гигантизмом увлекаться, – сказал Рыжий назидательно, поднимая штору бокса. Нишу занимал глубоководный скафандр на ногах-бочонках. Руки – сочленения двух шаров-суставов – оканчивались парой клешней.
– Змей, остаешься за старшего, – распорядился Тимофей. – А мы попробуем откопать рубку и добраться до люка.
– Лады, – прогудел Харин. – Я наверх. «Троечникам» помогу. И «пятерочникам».
– Давай…
Браун залез в скафандр, и Наташа заперла за ним крышку спинного люка, выпуклого из-за энергоустановки. Сихали было не совсем удобно – он упирался макушкой в прозрачную полусферу головного сегмента. Зато ему лучше видно, чем Шурику – тому приходилось привставать на цыпочки, чтобы выглянуть наружу.
Бочком, тяжело ступая тумбами нижних конечностей, Тимофей втиснулся в шлюз-камеру, чуть большую, чем душевая кабинка, и задвинул плиту внутреннего люка. Хлынула вода, ударила тугими, почти что твердыми струями, мигом сжимая и вытесняя вон воздух. Браун счастливо улыбнулся, замечая цвет жидкости, и крикнул в микрофон:
– Все точно! Наблюдаю живую воду!
– Ура-а! – донеслось в ответ.
Щелкнул, открываясь, внешний люк.
Дно находилось полуметром ниже, Тимофей неуклюже спрыгнул и привел себя в равновесие. Поверхность уступа была удивительно чистой – ни крошки ила, голый базальт. Задыхающийся голос академика тут же его поправил:
– Дуниты! Гарцбургиты! Пироксениты!
– Ты, как тот попугай у Джона Сильвера, – непочтительно отозвался Белый. – «Пиастры! Пиастры! Пиастры!»
Стремберг счастливо засмеялся:
– Да куда тем пиастрам!
«Да уж…» – согласился Браун.
Еле дождавшись появления Боровица, Наташи и Шуриков, он зашагал вперед. Впрочем, зашагал – это слишком громко сказано. Он ломился сквозь воду, склоняясь, как под ветром. И вот она, осыпь.
Кое-как взобравшись наверх, он услышал в наушниках голос Станисласа:
– Тимка, возьми левее на пару шагов. Рубка должна быть там.
– Ага!
Тимофей выпрямил пальцы рук, и захваты-клешни повторили это движение. Работают.
Ухватившись за край лавовой подушки, лежавшей сверху, Браун качнул ее. Подушка плавно покатилась вниз.
– Па-берегись!
Глыбы ноздреватого камня, обломки лавы валились с горки. Вот сошел целый пласт, оголяя синевато-черный борт субмарины, покрытый толстым слоем квазиорганики. Переступая, Сихали добрался до сегментного люка и бешено затарабанил в него. Застыл, прислушался. А потом сердце дало сбой – с той стороны люка донесся слабый ответный стук.
– Там кто-то живой! – заорал Тимофей, шаря вокруг люка.
– Тимка, снаружи люк не открыть.
Браун опустил руки, лихорадочно соображая, что же ему делать, как вдруг крышка люка подалась – ушла вглубь и откатилась в сторону.
– Есть! – ликующе выдохнул он.
Ступив внутрь шлюз-камеры, Тимофей разглядел, что места здесь хватает, и позвал друзей. Боровиц с Рыжим сноровисто залезли следом, за ними показались Наташа и Белый. Шурики вдвоем закрыли люк. Тут же загудели насосы, откачивая воду. Заработала вентиляция. Чмокнув, отъехал в сторону люк внутренний, пропуская в переходный отсек. Тут уже находился один скафандр. Пустой. Номер 962. А рядом, поставив ногу на высокий комингс, стоял Виктор Волин, живой и здоровый. Он смотрел на друга и блаженно улыбался.
