Трюмы сервис-корабля были забиты металлооргаментами, которые нанороботы-диссемблеры разбирали на атомы, а другие молекулярные машинки — ассемблеры — собирали из них картриджи к бластерам, кассеты к лучевикам, комплекты лёгкой брони с мускульными усилениями и тому подобные вещи, без которых МККР ну никак не обойтись.
На нижней палубе, соседствуя с химреактором и синтезаторной, помещались два матричных репликатора класса «Сампо», основной и резервный, каждый размером с вагон.
Шумная «интеллегузия» провела Тимофея прямо к основному, где часа два назад был инициирован цикл.
— Всё путём! — возбуждённо доложил новый командир «Адмирала Колчака», доброволец Гоша Черняк. — Всё работает, всё крутится!
Словно подтверждая его слова, компьютер доложил:
— Ассемблеры — норма. Информационные матрицы — норма. Блок трансфигурации работает в штатном режиме.
— Слыхали? — ухмыльнулся Черняк. — Так-то!
Басистое гудение репликатора поднялось на октаву и стало разрывчатым. Вспыхнул транспарант: «Развитие матриката
[127]
закончено». Щёлкнула блокировка, и пластметалловая шторка поползла вверх, открывая камеру «Сампо». Внутри аккуратными штабелями стояли ящики с запасными кассетами к лучемётам. Плюхая по лужицам остаточного раствора, Браун вошёл в камеру и потрогал ящики — они были тёплыми на ощупь. И совершенно одинаковыми. «Матрикаты, — говаривал Станислас Боровиц, — не халям-балям!»
— План такой, — солидно проговорил Гоша. — За ночь наделать боеприпасов, а с утра будем перенастраивать нашу «печку» — займёмся плазменными излучателями. Так что всё, генрук, хана дефициту!
— Пеки! — рассмеялся Браун и тут же посерьёзнел: — Охрану я выставил, и за небушком пригляд имеется. Если и прилетит «подарочек» с орбиты — собьём. С наступающим!
— И вас также! — загалдела команда «Адмирала Колчака».
В приподнятом настроении Тимофей добрался до штаба — всё складывалось до того удачно, что впору было по дереву стучать.
В небольшом конференц-зале женщины наряжали «ёлку» — особо морозоустойчивую, низкорослую породу кедра с чёрно-зелёной хвоей, специально выведенную для Антарктики. Деревце по нечаянности сломал «Голем», так не пропадать же! Что это за Новый год — без ёлочки?
Марина, с заметно округлившимся животом, вешала шары на нижние ветки. Высокая, стройная Наташа дотягивалась до верхних. Миниатюрная Рита, чёрненькая и смугленькая жена Лёньки Шалыта, пристраивала гирлянду стереофонариков, выглядевших как горящие свечи.
Незнакомые Тимофею девушки, хорошенькие блондиночки скандинавского типа, колдовали над тысячегранником формирователя. За блондиночками пестрела перегородка, служившая фоном видеопласту. Видеопласт создавал иллюзию знойного пляжа: кольчатые стволы пальм поддерживали опахала листьев, навевая тень на белый песок, а дальше сверкала и переливалась голубая лагуна. Неподходящий пейзаж для Нового года! Блондиночка с короткой стрижкой глянула на Тимофея, закинула руки за спину, будто бы поправляя причёску, — тоненькая туника натянулась, обтягивая точёные груди… Сихали поймал красноречивый жест Наташи — жена грозила ему кулаком — и улыбнулся всем женщинам сразу.
— Бетан, — окликнула Марина, — всё уже?
— Почти, — ответила блондинка с длинными волосами и пощёлкала дисковым пультом.
Голубая лагуна пропала, теперь перегородка будто открывалась в дремучий русский лес — искрящийся снег лежал на еловых лапах, поднимался сугробами, трещиноватая чернь голых ветвей словно переплетала синее небо. Казалось, вот-вот Морозко покажется…
Понемногу собиралось генеральное руководство и те из антарктов, кто просто забрёл на огонёк, — нравы, что в ТОЗО, что в АЗО, были просты и незатейливы.
Джунакуаат Помаутук приоделся в строгий пасторский наряд, но именно в нём он почему-то сильнее являл свою принадлежность к народу иннуитов — раскосость чёрных глаз как-то контрастировала с белым воротничком. Подойдя к Брауну, чаплан молвил вполголоса:
— На минутку можно?
— Хоть на две! — улыбнулся Сихали.
Присев в уголку за столик, посреди которого стояла одинокая бутылка шампанского, он сказал:
— Слушаю вас, пастор.
Помаутук помедлил немного, облизал губы и начал:
— Я христианин, и мне больно видеть, как гибнут лучшие из нас, как льётся кровь моих ближних. Разумеется, есть грех и на мне, ибо и я посылал людей на смерть. Но нельзя было отсиживаться в церкви, дабы молить Господа о даровании победы, надо было самому приближать её. Согрешил ли я? Бог рассудит…
Тимофей внимательно слушал его, размышляя, успеет ли он открыть шампанское, пока бьют часы?..
— Олег Кермас желает вступить с вами в переговоры, — неожиданно сказал пастор.
— Нет, — ответил Сихали.
— Но почему?
— Я не договариваюсь с марионетками.
— Даже если это принесёт пользу антарктам?
— О какой пользе вы говорите, пастор? Я бы ещё понял, если бы вы завели речь насчёт переговоров с «интерами». Но с коллаборационистами, с этими мелкими и пошлыми квислингами,
[128]
пресмыкающимися перед оккупантами, я разговаривать не стану и руки им не подам.
— Это ваше последнее слово?
— Именно. И не портите мне праздник, пастор!
Помаутук смиренно поклонился и отошёл, затерялся в толпе. Сихали посидел, хмурясь и барабаня пальцами назойливый мотивчик «В лесу родилась ёлочка», и встал, покривившись досадливо. Довольно с него кермасов с квислингами, дайте человеку спокойно проводить старый год и встретить новый!
— Сдвигаем столики! — раздался клич, и фридомфайтеры с энтузиазмом взялись за дело. Зал погрузился в ту весёлую и бестолковую суету, которая обычно предваряет новогодний праздник. Отовсюду доносилось:
— А салатики делали?
— А как же? Куда ж без салатиков… А ну!..
— Да проголодался я…
— Проголодался он! Ещё не садились, а он уже лопает, проглот! Иди лучше шампанское тащи, а то замёрзнет…
— Подвинься. А ты где будешь сидеть? Джамил!
— А он ей и говорит: «Лучше никак, чем так!» Представляешь?
— Вот же ж дурака кусок…
— Так именно!
— А горячее где?
— Томится…
— Илюшенька, пригляди за моим стулом.
— Я бдю.
— А сколько времени уже? Ничего себе! Генрук, с вас новогоднее поздравление!
