А народ разгулялся так, что рыба из Олкоги выпрыгивала! Даже арабских купцов умудрились споить. Те отбрыкивались – дескать, вера не позволяет вино пить. А им и не перечили, вина не давали, меда только подливали хмельного. И запели южане протяжные песни, восхваляя девичью красу и молодецкую удаль.
Всю ночь гудела Альдейга, до самого утра бродили по ее улицам варяги – русы и венды, готы шатались и меряне, весины и гости с иных земель – фризских, урманских, франкских, ромейских, булгарских, хазарских. Только на рассвете затих город, забылся пьяным сном.
А когда стаял туман и высохла роса на влажных бортах лодий, самые упорные сбрелись на проводы.
– Бать… – всхлипнула Ефанда, крепко обнимая отца.
– Ну, чего нюнишь? – ворчал ласково Улеб конунг. – Аль не рада?
– Рада… – шмыгнула носом Ефанда. – Только одна не хочу…
– Глупая… – пенял ей отец. – Разве ж ты одна? Двое вас! А вскоре и третий объявится… Или третья!
Ефанда краснела только и вздыхала. Она вступала в извечное кружение жизни, неведомое ей дотоле. Новизна того, что прихлынуло, пугала и влекла.
– Ну, ступай…
Ефанда в последний, в самый последний раз чмокнула отца и отшагнула к мужу.
– Ну, носи ты теперь, – усмехнулся Улеб.
Рюрик подхватил Ефанду на руки, прижал к груди и взошел по сходням на борт черной лодьи, где бережно опустил драгоценную ношу.
– Ждите в гости! – прокричал с берега конунг.
Ладожане тоже закричали, замахали руками, платками, зелеными ветками и цветами. Дружно ударили весла, и лодьи отчалили, уходя по тихой воде.
Улеб конунг стоял и смотрел, как исчезает за поворотом точеная фигурка на палубе, прижавшаяся к другой, крепкой и ладной. И чувствовал, как подливает тоска, как сжимает сердце смутная тревога, извечный родительский непокой.
– Пошли, Улеб, – вздохнул Аскольд. – Выпьем за спокойное море и добрый путь.
– Пошли, – кротко согласился конунг.
Глава 7
1
В Перунов день, то есть в четверг, Олег, сын Романа сидел в кузне и работал стеклянные бусы. Засел с самого утра, благо Веремуда оставили в Бравлинсхове мечи точить. Бусины – дело тонкое, твердой руки требует, а после обеда у Олега по расписанию тренировка по иайдо, где он так умотается, что руки трястись начинут…
От маленьких тиглей с разного цвета стеклом припекало бок и спину. Олег осторожно наматывал на синюю стеклянную палочку желтый слой, окунал ее в красное варево, макал в зеленый расплав. Потом щипцами отделял от палочки кусочки и прокалывал их иглою по слоям или поперек. Вплавлял в эти бусины «глазки» – отрезочки других стекляшек, у коих цвета шли концентрическими кружками, – и получалась красивая «карамелька».
– Здорово! – сказал Пончик с завистью. – А что ты будешь с ними делать? Бусы? Раде подаришь?
– Не-е… – протянул Олег. – На торгу продам. Тут бусины ценятся, каждая за дирхем уйдет. Стоит и попотеть!
– Дирхем – это монета арабская?
– Арабская… Тутошняя конвертируемая валюта. За один дирхем можно двадцать пять кур купить или нож. Хорошую корову за тридцать возьмешь, коня – за пятьдесят…
– А раба? – тихо спросил Пончик.
– За сто – сто пятьдесят… Недешевы рабы, ох, недешевы… Ничего, Пончик, выкупимся!
С улицы донеслось лошадиное ржание и деревянный скрип.
– Ну что? – влетел в кузню Валит. – Грузимся?
– Все? – спросил Олег, не отрываясь от стекольных дел. – Пончик, у тиуна отпросился?
– Ага!
– Грузи потихоньку. Сейчас я подойду… Валит, остаешься за старшего!
– А можно я попробую, со стеклом? – сказал Валит, просительным тоном.
– Дерзай.
Олег аккуратно собрал в мешочек цокающие бусины и вышел – из сухого жара кузни во влажную духоту лета. Июнь!
У самой кузни стояла телега, запряженная чалым мерином, возовитым и доброезжим. Имени ему не придумали, так и звали – Чалко. Увидев Олега, Чалко тряхнул головой и потянулся теплыми губами к рукам кузнеца, вынюхивая угощение. Олег сунул лакомке сухарик, обмакнутый в мед, и Чалый схрумкал вкусняшку.
Товару сегодня было вдосталь – серпы, косы, насошники, топоры, тесла, ножи. Впору сельпо открывать! Вышел Пончик, волоча мешок с бронзовыми ступками.
– Поехали? – спросил он, уложив мешок и берясь за вожжи.
Олег дал отмашку.
– Но-о! – крикнул Пончик.
Телега тронулась, и Олег возмечтал о рессорах. Невозможно ехать на этом костотрясе: от каждого бугорочка организм екает, а на камнях просто разжижается.
Телега выехала на берег Ила-дьоги, в кусты тальника. Чалко, мерно качая головой, перетащил возок через бугор и вкатил во двор Бравлинсхова. Где-то он все это уже видел, мелькнуло у Олега. То ли на картинах Васнецова, то ли еще где… Девки прядут, ткут, зорят… Олег их уже немного различает – у вендских красавишен коса имеется, а их русские подружки ходят с распущенными волосами. Но все как одна в поневах. Перекрестное опыление культур…
Телега объехала терем, где на крыльце скучала пара гридней в полном боевом облачении, и выкатилась на дорогу. Справа полого стелился травянистый берег, далее блестела-переливалась Олкога, а за нею вставал непролазный лес. На его фоне красиво смотрелась лодья-коча, шедшая с Ильменя. Слева, на лугу, за прясельной изгородью, паслись коровы. Босоногие пастушата сидели под одиноким дубом. Позвякивали колокольца, простенькую мелодийку выводила свирель. Пастораль. Буколика.
И тут же, как назло, диссонансом прозвучала тревожная нота – топот коня, пущенного в галоп. Со стороны дворища проскакал бородач в кафтане-безрукавке поверх кольчуги, в шапке кульком с оторочкой из меха. Кафтан стягивался поясом с золоченой урманской пряжкой и с бляшками от булгар, сведущих в серебре. Накатила волна запахов – лошадиного пота, какой-то кислятины и прели.
– С дороги! – прорычал голос, и свистнула плеть. Олег едва увернулся от жалящего хвоста.
– Чтоб ты сдох! – пожелал Олег вослед кавалеристу.
– К ромею своему поскакал, – подключился Пончик. – Угу… Арпил это, из ильменских.
– К этому… к Ставру? – поинтересовался Олег.
– Да не! К Агапиту. Помнишь?
– К Агапиту? Так он еще осенью уплыл!
– Уже приплыл! – охотно делился информацией Пончик. – Угу… Ему Вадим ярл избу подарил. Быстро же они спелись. Хотя… Ярл-то крещеный! Угу… Совсем рассказать забыл! – оживился Пончик. – Ты слыхал, как Агапит местных крестить пытался?
Олег помотал головой.
– Вышел на бережок, – продолжал Пончик, – а там девки купаются. Голышом! Угу… Агапит как давай их шугать! Крестом машет, молитвы трубит. Девки терпели-терпели, да и стащили попа в воду! Чуть не утопили особу духовного звания. Угу…
