Один из ци-ду-вэев подбежал и низко поклонился:
– Достопочтенный нань, возницы утверждают, что у Чантина две крайние повозки были отцеплены и проследовали на юг.
Ород сразу успокоился. Досадно, конечно, что погоня затянется до самого вечера, но что делать… Потерпим, дольше терпели. Он ведет за собой три ляна воинов, а фроменов сколько? Десяток? И что значат силенки десятка против его силищи? Семеро на одного!
– По коням! – скомандовал Косой. – За мной!
Все три ляна быстро разобрались, и повернули обратно. Вскоре пыль осела, топот копыт стал почти неразличим. Бледные возницы переговорили между собой и направили Малую Повозку в ту же сторону, причитая и воздыхая. Накажут ли их за невольное прегрешение или простят великодушно? Погонят из дворца или они отделаются плетьми? На всё воля Сына Неба…
Глава 13,
в которой преторианцы примеряют новые одежды
Две кареты, запряженные шестерками, бодро катились на юг. Лошади из императорских конюшен были хороши, сами экипажи прочны и легки, поэтому Сергий бросил переживать – скорость передвижения выдерживалась, за два дня отряд отмахал полтыщи ли. А парфянских коней больше не запрягали – животины ходили под седлом. Преторианцы и ликторы, скачущие верхом, изображали почетный эскорт.
Впрочем, Гефестай не удалялся, в основном, держался поблизости от предмета обожания, гарцуя в горделивых позах. Давашфари, очень оживленная, не опускала занавесочек на окнах кареты – все выглядывала, любовалась видами, а на первом плане прямил спину, каменел лицом сын Ярная.
Справа потянулись горы Шижэньшань. Дорога пролегала через довольно зажиточные деревни. Селения тянулись чередой, иногда соседствуя без видимой границы – околица одной деревни смыкалась с околицей следующей.
От дороги к горам уходили лоскутья полей, там копошились сотни земледельцев – мотыжили, тяпали, копали, не разгибая спин. Чтобы хоть как-то облегчить труд, землепашцы обрабатывали каждое поле силами восьми семей.
– Клянусь Юпитером, – проворчал консул, проезжая рядом с Сергием, – лучше родиться римским рабом, чем ханьским землепашцем. Выходят в поле, когда звезды еще не погасли, и уходят, когда борозды уже не увидишь. Работают как проклятые, но мало что видят у себя на столе – поборы тут страшные. А эти, видать, прибились к богатею, вроде нашего латифундиста. Таких тут называют «сильный дом». Они так богаты, что могут, закрыв ворота, открывать собственные рынки! И «сильный дом» защищает своих от неподъемных налогов, становясь еще сильнее. В Лояне с ними не связываются…
– Восток – дело тонкое, – глубокомысленно сказал Лобанов.
– Это точно…
– Как себя чувствуешь, сиятельный? Бледный ты какой-то.
– Побледнеешь тут… Ничего, это слабость. Раньше мне только и оставалось сил, что выстоять во дворе и вернуться, а теперь… Я уже второй день в пути! Устал, конечно, но это пустяки – незарешеченное солнце, чистая вода и свежий ветер вернут былое здоровье.
– Тебе бы, сиятельный, – вставил слово Искандер, – подлечиться да подкрепиться…
– Да побритша… – проворчал Гай, с остервенением вычесывая бороду.
– Да помыться… – вздохнул Квинт.
Консул помотал головой, не пряча счастливой улыбки.
– Главное – мы свободны! – с силою сказал он. – Помнишь тот день, Сергий, когда ты впервые появился на балконе и окликнул нас? Вот уж никогда не думал, что буду счастлив, завидя принцепса претории! Но это было именно счастье…
– Не спрашиваю, трудно ли пришлось, – по тебе видно, консул.
– Был консул, – усмехнулся Публий, – а стал консуляр. Жалко потерянный год. Хуже всего было не просто свободу утратить, а потерять ее зря – я ведь ничего не добился своим посольством. Только испортил всё. Уязвлен был высокомерным презрением Сына Неба, не смог вытерпеть унизительный ритуал, и вот результат… Со мной было двенадцать парней. Четверых убили степняки, один свалился в пропасть, еще пятеро погибли в тюрьме. Такой вот счет…
– Это война, консул. Скрытая, тайная война. А на войне всегда есть убитые и раненые.
– Выходит, что в этой тайной войне парфяне нас снова обыграли?
– Выходит, так. Но стоит ли вести счет одним потерям? Разве ты ничего не приобрел? Нынче ты, сиятельный, больше всех в Риме знаешь о ханьцах. И язык их ведом тебе, и обычаи. Придет время – и отправим сюда новое посольство. Только морем, по суше Парфию не обойти.
– Может, и так… Ну-ка, принцип, подъедем к Давашфари. Видишь – платочком машет.
Подъехавшим римлянам хуан-гуйфэй сладко улыбнулась и громко сказала, пересиливая стук и скрип колес:
– Мне все еще очень стыдно за то, что нагрузила вас своими вещами. Скоро мы подъедем к городу Наньян… Я вот что придумала – надо остановиться и переодеться. Всем!
– Зачем? – не понял Сергий.
– Увидите… Увидишь!
– Давашфари плохого не посоветует! – тут же встрял Гефестай.
– Молчи уж, – проворчал подъехавший Эдик, – жертва Киприды и Амура…
Повозки остановились, съехав на обочину, в тень плакучих ив, полощущих ветви в вырытом канале.
Давашфари решительно указала на один из ларей, и мужчины сгрузили его на землю. Дочь ябгу откинула крышку. В ларе были аккуратно сложены цветастые халаты из шелка.
– Вы, наверное, считаете, – проворчала она, – что я лишь о себе думала… Примерь, Сергий! Лето к концу пошло, поэтому надень вот этот, цвета созревших хлебов.
Лобанов послушно натянул дорогой желтый халат с длинными рукавами, с вышитым на нем цилинем-единорогом – отличие чиновника высшего ранга.
Консулу достался халат с изображением белого журавля.
Затем Давашфари выдала Лобанову высокие атласные ботинки на толстой белой подошве и фетровую шапочку с рубиновым шариком и павлиньим пером с тремя глазками. Пояс его халата имел четыре кусочка агата, инкрустированных рубинами.
– Шапочки надвигайте на глаза, – строго инструктировала хуан-гуйфэй, – чтобы никто не увидел их цвета. А все остальное на вас – как броня, она защитит лучше бронзы и стали, ибо погонит перед вами волны великого почтения. Хватило бы и одного пера, ибо трехглазые перья выдаются или родичам императора, или сановникам за особые заслуги. И запомните: вы очень важные люди и сопровождаете меня в поездке… м-м… скажем, я отправилась в даосский храм на далеком юге. Понимаете? В этой стране чем знатней человек, тем он меньше вызывает подозрений.
Стража остановит любого простолюдина, но важного сановника пропустит с поклоном. Короче, доверьтесь мне и подыгрывайте!
– Понял, Гефестай? – строго спросил Эдик. – Ну что ты опять уставился на удельную принцессу? Давашфари, да разжалуй ты его в конюхи, все равно толку с него, как с козла – молока…
– Поговори мне еще, – сказал сын Ярная, продолжая умильно улыбаться, – выпороть велю.
