Ород продолжал смотреть на батеза все также, не моргнув, не вздернув бровь. Готарз сердито засопел.
– Вижу, ты не понимаешь, насколько это опасно! – сказал с недовольством.
– Опасно? – удивился Ород.
– Именно! Или ты думаешь, это случайность, что еще ни один фромен не добрался до Ханьской державы? Нет! Мы не пропускаем туда ни одного чужака, а тем более фромена! Сказать почему, или сам догадаешься?
– Сказать…
– Шёлк!
– Что?
– Шёлк, дурья твоя голова! Купцы из парфян закупают шёлковые ткани у ханьцев и перепродают их фроменам с громадной наценкой. В этом секрет их богатства! А сказать, чьих кровей те купцы? Скажу, ибо сам ты недогадлив! Все они или Карены, или Сурены, или Михраны, или Гью. Теперь понял? Если фромены станут сами покупать шёлк у ханьцев, то всем нам грозит бедность!
– Даже царю царей? – слабым голосом поинтересовался Ород.
– Даже шахиншаху, ибо он – один из нас. Наши роды правят Парфией, несут славу своей земле, а домам своим – фроменское золото и серебро. Теперь до тебя доходит?
– Доходит, – бодро сказал Ород. – Этих фроменов, которые… э-э… осмелятся проникнуть в Хань, надо убить.
– Правильно! – сказал Готарз с оттенком удивления. – Надо же, дошло… Вот этим ты и займешься, Ород. Я приказываю тебе именем царя царей найти и уничтожить этих фроменов.
– Скажи мне, где они живут, – пылко воскликнул Ород, – и мой меч сразит их!
Готарз с сожалением посмотрел на него, и покачал головой.
– Не сейчас, – сдержался он, – и не здесь. Если убить этих фроменов на их же земле, это сразу станет известно, и на кого подумают? Верно, на меня. Нет, Ород, фромены должны исчезнуть. Именно исчезнуть! Стать пылью, стать гноем земным! Значит, ты должен будешь выполнить мое поручение где-нибудь за Фуратом – там фроменов никто искать не будет, там уже наши земли. Подстереги их в столице… Я дам тебе нужные грамоты к марцбану Тизбона, и он выделит тебе воинов…
– Сотню! – выпалил Ород.
– Хватит и полусотни. Кстати, знаешь ли ты, почему свой выбор я остановил именно на тебе?
Преданно выпученные глаза Орода выразили полнейшее непонимание.
– А потому, что ты разумеешь речь ханьцев и сможешь с ними объясниться. Так или не так?
– Так, достопочтенный. Когда мне отправляться в путь?
– Не спеши. Живи пока, веселись и радуйся. Фромены начнут поход не ранее апреля. Ты отправишься пораньше. Скажем… Через два месяца. Понял?
– А как же!
– Мои люди покажут тебе этих фроменов. Запомни их лица и голоса, чтобы не спутать. И помни – сейчас ты никто, и лишь благоволением твоего дяди поднят в ацатаны. Если же ты исполнишь данный мною приказ в точности и фромены исчезнут, как туман в жару, я обещаю замолвить за тебя словечко перед шахиншахом – и он еще больше возвысит тебя и род твой. Возможно, тебе будет дарован титул фратарака…
[12]
– О! – расширил глаза Ород. – Арамазда
[13]
свидетель, я буду стараться! Все сделаю, как ты велишь!
– Ступай, – помягчел Готарз. – Готовься и жди, когда тебя позовут.
Молодой парфянин, возбужденный картинами будущего величия, вышел, тихонько прикрыв дверь за собою.
«Какая почтительность…» – усмехнулся посол. И поразился – головная боль совершенно покинула его.
Повеселев, Готарз подошел к бронзовой статуе Анахиты и согнулся перед нею в низком поклоне.
– О, Ардвичура-Анахита! – взмолился он. – Окажи нам помощь! Если ты направишь руку Орода смести жизни фроменов с этой, созданной Арамаздой земли, я воздам тебе тысячу жертвенных возлияний из хомы и млека!
Древняя богиня по-прежнему хранила надменную улыбку всевластия и провидения. Зная всё наперед, она ничего не обещала…
Глава 2,
в которой Сергий делает первый шаг по дороге в десять тысяч ли
[14]За ночь тучи рассеялись, утро выдалось холодным и ясным. Рябиновое солнце калилось, забираясь повыше в небеса, желтело, всплывая по-над горизонтом, выбелилось, переключилось на полную мощность, окатывая продрогшую землю первым теплом – это было как знамение, как провозвестие скорой весны.
Сергею Лобанову, привыкшему к русским морозам и метелям, римская зима казалась межсезонным похолоданием, недолгим и несерьезным. Реки и ручьи не замерзали, и не каждую ночь лужи затягивало тонким, как папирус, ледком. Кипарисы и лавры даже не думали желтеть и опадать, повсюду зеленела трава.
Но римляне зябли. Народ прятал ноги в вязаные обмотки, кутался в короткие шубейки из белых шкур киликийских коз, мохнатых овечьих, коричневых оленьих, рыжих лисьих. Из сундуков доставали стеганки, подбитые пухлой ватой египетского госсипия, и накидки из желто-коричневого, не отбеленного сукна, а люди побогаче грелись под теплыми плащами из бобрового меха.
На этом фоне штаны и куртки преторианцев не особенно бросались в глаза – тепло одетым варварам даже завидовали.
– Кажись, распогодилось, – сказал Эдик тоном заезжего из деревни. – Чай, к весне повернуло.
– Слышь, ты, крестьянин, – окликнул его Гефестай. – Ты, часом, не ошибся адресом? Тут, вообще-то, Рим.
– Знамо дело, – солидно ответил Чанба, – на том стоим. Куды ж бедному крестьянину податься?
– Топай, топай, сельхозпроизводитель, – проворчал Тиндарид. – Устроим тебе смычку города с деревней…
Лобанов не принял участия в веселой перепалке, он шагал впереди честной компании, ведя друзей за собой.
Преторианцы спускались с Палатина по Скала Анулярия – Лестнице Колец, названной так из-за близости к мастерским ювелиров. Скала Анулярия была широченной – шагов двадцать поперек! – и спадала по склону уступами: пройдешь пять ступеней – и площадка. Посередине лестницу разделял барьер, украшенный статуями. Римляне нескончаемыми толпами спускались и поднимались по ступеням. Вверх и вниз, как заведенные.
– Прямо эскалатор, – сделал замечание Эдик.
– Ага, – поддакнул Гефестай, – да еще в самый час пик! Откуда их столько набралось?
– И не говори! – энергично высказался Чанба. – Понаехали тут…
Выбравшись на древнюю Виа Сакра – Священную Дорогу, – четверка благополучно вышла к Форуму, своего рода Красной площади Рима. Это было величественное нагромождение громадных базилик и пышных храмов, тяжеловесных арок и монументальных статуй. Любой римлянин, попадая на площадь Форума, вытягивался, словно подрастая, и гордо распрямлял плечи, ибо Форум был центром Рима, центром великой империи, созданной поколениями знаменитых цезарей и безвестных тружеников.
