Стоящие вокруг военные в попугайной форме и гражданские, в более приличной, отставляют или даже со звоном бросают под ноги бокалы с напитками и начинают хлопать. Аплодисменты переходят в овацию и скандирование, что-то вроде «Ген-нья! Ген-нья!». Александра Валериановича подхватывают на руки и несут к трибуне. Там к его появлению уже приготовились. Кроме весело спрыгнувшего на пол аргентинского диктатора, рядком наличествуют еще какие-то люди.
Торжественно и нежно Александра возвращают в вертикальное положение. Он видит наплывающее раскрасневшееся лицо маршала в крокодиловых сапогах. Отовсюду продолжает доноситься: «Ген-нья! Ген-нья!» Глава местной полицейской диктатуры тискает Сашу в объятиях. Затем ему на грудь вешают огромный, инкрустированный явно чем-то дорогим, орден. Вперед выбирается военный, неся перед собой саблю. Оказывается, к ордену прилагается еще и инкрустированное всяческими каменьями холодное оружие. Саша жмет руки, и помимо «Служу Советскому Союзу!» на русском, говорит что-то благодарственное, тужась выжать из своего небольшого испаноязычного запаса хоть что-то теплое, и одновременно мудрое. И окружавшие его военные в попугайной форме снова подхватывают Сашу на руки.
Апофеоз!
Любое действие, в любом фильме должно бы уже остановиться, но не в этот раз. Гена, вместе с саблей и перезванивающимся со скромными медальками в порыве знакомства орденом, снова возвращают на землю. Кто-то в форме – на этот раз все-таки и правда швейцар или официант в ливрее – подносит Александру бокал. Саша опрокидывает вино залпом. Ой, хорошо! Он даже требует – жестом – повторить. Официант не против. Эйфория!
Однако в уютном окружающем мире вокруг опять что-то происходит. А! Сейчас будут награждать еще одного советского героя. На этот раз не снайпера-коммандос, поясняют с трибуны, а героя-летчика. Потому как, по правде сказать, без лучшей и самой летающей в мире авиации – Красного Воздушного флота – доблестно-свободолюбивая Аргентина все равно бы, разумеется, победила английских узурпаторов, но все же сражалась бы несколько дольше. Так что… В общем, просим, просим! Снова орден «Симона Боливара». Кутить так кутить, как говорится.
Саше Гену хорошо. Может, так хорошо не было даже, когда он заметил из-под плавно опускавшегося в безбрежность океана парашюта покачивающийся поблизости на волнах родимый «М-70» с номером тридцать восемь.
– Вы – Александр Валериано? – орет переводчик.
Саша кивает.
– Александр Валериано?! – таращится полиглот.
– Си! Си! – орет Саша. Вроде бы «да» по-испански.
А толпа уже что-то скандирует. Ага, «Александр!», вот что. Надо же, тезка. С трибуны рассказывают о многих потопленных героем военных транспортах и о топ-мачтовых атаках на яростно отстреливающиеся английские конвои.
И тут Сашу неожиданно снова подхватывают. Что такое?! Что? Опять?!
Овация переходит все границы. Вверх летят дорогущие инкрустированные фуражки. Одна виснет на люстре, кажется, самовозгорается от открытого огня. Кто-то в экстазе стреляет в потолок из пистолета. Сашу опускают на пол. Главный хунто-диктатор смотрит на него с недоумением. Но лишь секунду. Что такого, если союзник успел повоевать и в воздухе, и на земле? Что такого, если еще никому и никогда, даже из аргентинцев и даже самому главнокомандующему, не вручали два «Симона Боливара», и уж тем более подряд? Все когда-то случается впервые. И не стоит скупиться для дорогих союзников.
Рядом с первым «Боливаром» прикручивают близнеца. И…
О-па-па! И сабля тоже!
Толпа скандирует: «Александр! Основная масса генералов и маршалов уже охрипла.
Господи Великий Ленин!
Александр Валерианович Ген – национальный герой Аргентинской Республики!
И что такого? Он что же, не советский, что ли, человек? Поступь советских героев слышна по всему земному шару. Разве не так?
