– И частокол, значит, его рук дело? – спросил Сашка.
– Задумка его, а строили всем поселком. Знали бы вы, сколько сил на этот частокол ушло…
– И долго строили?
– Год! – значительно ответил Зуб. – Но нам без него никак – сожрут.
– А откуда сам поселок взялся? Деревни-то обычно у рек всегда строились, а тут…
– У нас родник неподалеку, в овражке, – пожал плечами Зуб. – И колодцы есть. Но вообще-то вы правильно подметили. Поселок для молодых специалистов строился, хотели тут фермы развести, коров выращивать по последнему слову животноводческой науки, свинок. Отгрохали, заселили, коровники-свинарники для скота возвели, даже первую партию успели завести – а потом Конец. Вот благодаря той скотинке мы и выжили. И мясо и молоко – все свое.
Прямая, как стрела, улица с однотипными домиками по обеим сторонам внезапно закончилась, и Данил увидел, что провожатый вывел их на площадь, заполненную народом. Люди стояли кучками, разговаривали, прогуливались вдоль трибуны и помоста, сооруженных в дальнем конце, сидели на скамеечках и завалинках окружающих площадь домов, и из-за всей этой суеты в воздухе стоял неумолчный гул голосов. Где-то играла гармонь, и довольно гнусавый голос заунывно тянул на одной ноте песню. В самом центре площади горели три больших костра, над которыми медленно проворачивались вертела с целиком насаженными на них свиными тушами. На новых людей, появившихся в сопровождении Зуба, народ обратил лишь самое поверхностное внимание, из чего Данил сделал заключение, что гости в поселении не редкость.
Андрей подвел своих спутников к скамье и, шугнув стайку ребятишек, приглашающе указал рукой:
– Присаживайтесь.
– Это что же, по случаю победы такие гуляния? – Драйвер, умастив задницу на скамейке, кивнул на площадь.
– Такой гон раз в сезон случается, – ответил Зуб. – Так что повод есть. А кроме того, еще одно мероприятие сегодня намечалось, вот Иваныч и решил совместить.
– Что за мероприятие? – полюбопытствовал Сашка.
Зуб сплюнул – при этом на лице его отразилась целая гамма чувств от ненависти до презрения – и указал на помост.
– Казнь.
Данил только сейчас обратил внимание на толпу народа вокруг помоста с какой-то странной установкой на нем. Она напоминала четырехногого гимнастического козла, и если б не зловещее предупреждение провожатого, он никогда б и не подумал о ее столь жутком предназначении. Люди у помоста оживленно жестикулировали, указывая то на установку, то куда-то в сторону, за помост, и когда Данил проследил направление, его рука непроизвольно дернулась к висящему на правом бедре «Перначу». За помостом, у вкопанных столбов со связанными за спиной руками, стояли три женщины. По крайней мере, с первого взгляда казалось, что это именно женщины, так как одеты они были в платья. Однако при дальнейшем рассмотрении Данил понял свою ошибку – у всех троих на лицах буйно курчавились неопрятные клочковатые бороды.
– Три месяца палачей ждали, – неприязненно глядя на тройку, рассказывал между тем Зуб. – Соизволили, наконец – а тут гон… Думали – опять отсрочка, да Иваныч, видать, все-таки решил именно сегодня. А что – знаково получается…
– За что ж так сурово? – спросил Данил.
– Война у нас, – нахмурившись ответил Зуб. – Сами видите, что творится. Есть тут у нас пещерка одна… Вроде обычная дыра в земле – только вот туман красный внутри… И туман-то – не туман… кисель какой-то. Тяжелый, тягучий… Оттуда и лезут.
– И у нас в городе есть овраг… – нахмурился Сашка. – Нам что – того же ждать?..
– А подробнее можно? – напрягся Данил, тоже вспомнив Шишковский овраг и заполняющую его всклянь красную пелену. – Мало ли…
– Да лет пять назад все началось, – начал рассказ Зуб. – Появилась в лесу неподалеку пещера – провал в земле – и начали оттуда такие твари выползать, что и словами не опишешь. Морлоки хреновы… Днем все ничего, пусто в округе, но как солнце садится – начинают лезть. Чего мы только не пробовали. И камнями заваливали, и водой заливали, и даже забетонировали раз – бесполезно. Вечером запечатаем вход – утром и следа нет, опять пещера открыта. Пробовали ямы рыть с кольями да ловушки ставить – бросили, ненадолго хватает. Куропат свалится – вот и заполнена яма. Бесполезное занятие. И лезут они теперь оттуда без помех, разбегаются по окрестности. Обычно-то мы атаки без потерь отражаем, но несколько раз в год у них гон случается – собираются все вместе и на поселок прут. Вот и в начале весны так же было – дошли до стены, влезли с северного угла, даже ДЗОТы не помогли. А наверху в это время отделение стояло. Ну и не выдержали нервы у троих, драпанули. Причем один из них – командир отделения недавно поставленный. Если б вмертвую стояли – потеряли бы двоих-троих, но отбились. А так из-за этих сволочей семнадцать человек разодрали. Хорошо, подмога вовремя подоспела, прикрыли брешь, сбросили карликов вниз, там и покрошили. А вот тройку эту за дезертирство всем поселком и решили – на кол. Чтоб неповадно было…
– На кол? – со странным каким-то, жутковатым любопытством косясь на установку, переспросил Данил.
– Командира отделения – на кол. Остальных расстрелять и Мусорщику на корм.
– Суро-о-ово, – протянул Бармаглот.
– Война, – ответил, словно отрубил, Зуб.
– И не жалко?
– Этих не жалко, – сплюнув, словно на падаль, сказал Андрей. – Один из них – товарищ мой бывший, старосты сын. Знал бы, что таким ублюдком окажется – своими бы руками его…
– Сын старосты?! – поразился Сашка. – И что же?.. Он… ребенка своего – своими же руками?!.
– Иваныч не человек – кремень, – кивнул Зуб и в голосе его Данил явственно услышал огромное уважение к главе поселка. – Не вам и не нам его судить. За то и уважают его и идут за ним, что он ради людей ни себя ни детей своих не жалеет…
Данил испытал вдруг странное какое-то, двойственное чувство. С одной стороны, конечно, такой человек заслуживал безусловного уважения, но с другой… вот так вот, собственного ребенка на такие муки… Уж лучше б расстрелял своей рукой, как Тарас Бульба.
– А что это за Мусорщик, про которого ты сказал? – заинтересовался Канал.
Зуб пренебрежительно отмахнулся:
– Вообще – довольно безобидная тварюга. Несколько лет назад – к тому времени война вовсю уж шла – объявился. Тоже вот так гон у мутантов случился, и много же в ту ночь мы покрошили! А поутру сунулись тела жечь, чтоб не воняли на всю округу, а на поле половины тел-то и нет. Просто нет, как не было. Что за притча? Решили на следующую ночь прожекторами по полю пошарить. Соляры на дизель не пожалели – всю ночь глядели. И только под утро смотрим – выползает из леса дрянь какая-то… амеба студенистая. И по полю от тела к телу ползает. А где пройдет – там уже и нет ничего, чисто, будто корова языком… Ползала она, значит, ползала – и все поле очистила. Раздулась раза в три, как тесто поднялось, здоровенная стала! Мы сначала думали – на поселок после пойдет, до утра дрожали. Но нет, не полезла она на частокол. Это уж потом поняли, что она в основном по земле перемещается, на вертикальную поверхность ей тяжело забираться, да и жрет исключительно мертвечину. И хорошо, что так… Сколько раз уничтожить пытались – бесполезно. Только высокая температура его и берет, напалм или термит – да где ж их взять столько, чтоб на всю тушу хватило? Да и то сказать – не больно-то она напалма боится. Подпалишь его, так она от паленого куска освобождается, а потом его же и жрет, массу восстанавливает.
