Третьим лидером стал Айболит, майор Коноваленко Игорь Семенович, начальник медицинской службы войсковой части города, украинец по национальности. Подтянутый, сухой мужчина, носивший висячие запорожские усы и слегка напоминавший лицом Тараса Бульбу в исполнении Богдана Ступки.
Игорь Семенович, в отличие от отца Кирилла, лечил не души – тела, но делал это настолько профессионально, что за свое мастерство вскоре и получил почетное прозвище Айболит. «Всех излечит, исцелит добрый доктор Айболит», – говорится в одном известном детском стишке. И он лечил. Хирург по специальности, он лечил всех. Язва – к Коноваленко. ОРЗ – к Коноваленко. Вывих – обратно к Коноваленко. Казалось бы – что уж тут такого особенного?.. Если ты доктор – так и лечи! Однако в замкнутом мирке такой доктор-универсал становится в глазах своих пациентов чуть ли не всемогущим шаманом. И потом – хвори ведь бывают разные. Ноющий желудок – это одно, а вот воспаленный аппендикс – иное. Одно дело – вывих или ушиб мягких тканей, и другое – осколочный перелом со смещением. В первом случае, отлежавшись, встанешь сам, а вот во втором без квалифицированной медицинской помощи прямая дорога либо на тот свет, либо в инвалиды. Истина проста: когда, заболев, не к кому обратиться, когда лекарь только один – и лекарь, надо признать, отличный, – на него молятся.
Сам Айболит своих заслуг не преувеличивал и в лучах славы не купался – был он человеком достаточно скромным и славословий не терпел.
– Я не гений и не доктор Быков, – частенько отвечал он на поток благодарностей, изливающийся из очередного выздоравливающего пациента. – Вы лучше Палычу спасибо скажите. Это благодаря его стараниям медотсек заполнен самой необходимой техникой. Не будь ее – в половине случаев я был бы бессилен. Ни диагностировать, ни лечить… Как у меня в части: помазал солдатика зеленкой – и свободен.
Однако как бы он ни преуменьшал своих заслуг, люди понимали: техника – техникой, но без мастерства эта техника, сколь бы первоклассной она ни была, ничего не стоит. Именно благодаря своему профессионализму Айболит и стал постепенно одним из трех авторитетов, к мнению которых прислушивались и который внушал людям веру в будущее.
* * *
Однако не все шло настолько гладко, как хотелось бы. Люди разные, и потому, какой бы твердой ни была воля вожака, не всегда получается объединить всех до единого одним общим желанием – выжить любой ценой. Кому-то вся эта суета глубоко безразлична, а кто-то вообще в силу своего характера никогда не шел с толпой, а всегда противопоставлял себя ей.
Вот, например, сидит у стены, покачиваясь, словно в трансе, молодая женщина. Пустой взгляд, растрепанные волосы, красные, распухшие от слез глаза. Дома, на поверхности, осталась трехлетняя дочь. Одна. Мужа нет – алкоголик, разошлись полтора года назад.
И женщина прекрасно понимает, что стало с дочерью. И – нет сил. Нет ни мыслей, ни чувств, одна только гулкая пустота в душе. Лечь – и умереть. И она не одна такая.
Вон, в углу – парнишка сидит, стонет. Рукой плечо окровавленное зажимает. Отлучился в вокзальный буфет за холодным лимонадом, оставил любимую девушку на скамейке в скверике – подожди, дорогая, я на пять минут, не больше… Когда Началось – затянуло его людской рекой в узкую горловину коридора и, протащив по каньонам подсобок, швырнуло в гулкое подземелье Убежища. И нет хода назад. Рванулся – а навстречу стволы…
Или вот бабка взад-вперед мечется. Отошла в туалет – и так же людским потоком затянуло. А на улице – внучек любимый с дочкой, так в Убежище и не успели. И бомбы уже упали, и взрывная волна прошла, а бабке все кажется, что там они, за дверью, живые-невредимые. Стоит только открыть, впустить… Плачет бабка, людей в сером умоляет, а те только пистолетами в лицо тычут и от дверей отталкивают…
И таких людей, потерявших в мгновение ока весь смысл своего существования, было не один, не два, а чуть не четверть. С ними приходилось работать отдельно, успокаивать, убеждать, уговаривать… Не всех смогли убедить жить дальше, далеко не всех. Но даже не это стало самой главной проблемой…
Самой главной проблемой стали те самые девять ППСников, прекрасно понимавших, что сила на стороне того, у кого есть оружие. Поначалу они не мешали – обособились в сторонке, больше наблюдая и приглядываясь, нежели участвуя в общественной жизни Убежища. Бывший сержант Николай Паутиков, а теперь просто Паук, лидер группировки, чувствовал в полковнике, принявшем в ту пору общее руководство над Убежищем, не безобидную шавку, а матерого волка и связываться с ним до поры до времени опасался. Поселились они в самом дальнем отсеке на первом уровне, возле склада с тушенкой. Тихо шмыгали по своим делам вдоль стен, всегда держали оружие в боевой готовности – слишком жива была в людской памяти картина закрывающихся гермодверей, отрезающих путь к спасению для несчастных, которые пытались попасть внутрь. На полицейских бросали косые взгляды, но не тревожили, обходили стороной, стараясь соблюдать негласный нейтралитет, и надеялись, что не будет зла и от них. Надеялись – и напрасно. И ведь предупреждал же полковник, что добром это не кончится. А ведь он, отлично знавший и понимавший все волчьи законы таких мужских коллективов, отлично разбиравшийся в их психологии, сам не раз обитавший в группах, подобных этой, отчетливо понимал, что может произойти.
Первый конфликт с пауковцами случился из-за женщины. Конфликт, который стар, как мир, – самцу всегда нужна самка, с инстинктом не поспоришь. Случилось это спустя месяц после Начала. И случилось как-то до банального просто – Пауку захотелось. Захотелось настолько сильно, что утруждать себя поисками согласной он не стал: просто вышел из отсека, ухватил первую попавшуюся поперек туловища и потащил за дверь. Когда женщина попыталась кричать и сопротивляться – ударил кулаком, подхватил обмякшую жертву и, как самый настоящий паук, утащил в логово. К тому времени, вероятно, атмосфера внутри группировки была уже достаточно напряжена. Хватило лишь легкого толчка, чтоб она нашла выход в беспределе, в пресловутом «праве сильного» – да и как же еще назвать то, что творилось в Убежище в последующие несколько месяцев?
Несколько человек, ставшие свидетелями этой отвратительной картины, попытались вмешаться, но из отсека высыпала группа поддержки, и под пристальными взглядами черных оружейных зрачков люди не решились отбивать жертву. Что довелось испытать несчастной – догадаться не трудно. Грязь, мерзость, боль, ощущение полнейшего бессилия… Когда через несколько часов женщину выпихнули из отсека, она едва стояла на ногах. Тело – один сплошной синяк, лицо разбито в кровь. Люди, столпившиеся около двери паучьего отсека, оравшие и безуспешно долбившие в нее, кто чем мог, подхватили женщину и отнесли в медотсек. Айболит, конечно, оказал квалифицированную врачебную помощь ее телу, но даже отец Кирилл не смог помочь ее душе – через двое суток, в течение которых женщина без движения пролежала на кушетке, отвернувшись к стене, ее нашли на том же месте в той же позе со вскрытыми венами. Под кушеткой в луже крови валялся скальпель. После нее остался годовалый ребенок.
Случай этот взволновал обитателей Убежища. Да, тогда еще именно «взволновал», не более того. Народ еще не привык жить вместе, быть единым организмом, стоять друг за друга горой. Многим этот случай казался рядовым – за времена демократии и победившего капитализма на улицах случалось еще и не такое. Не со мной произошло – и ладно. Люди привыкли, стали равнодушными, а ведь известно, что нет ничего страшнее равнодушия к судьбе ближнего своего. Тот случай так и спустили на тормозах: вече собралось, поорало – и разошлось. Утихло. На время.
