– … а мне как раз билет надо брать – в Москву на заработки, – Данил, подпиливая сосенку, краем уха ловил адресованные Кислому отрывки бухтения Ломтя, доносящиеся из-под противогаза. – Ну, раз зовут – и ладно, хорошо. Хуже, если не вызывают. Деньги-то нужны! Пошел. И билет взял уже, и расписание посмотрел, а все стою. Домой надо – а словно не пускает что-то…
– Ну эт ты брешешь, уж признайся, – Кислый гукнул из-под резины коротким смешком. – Прям заливаешь, как по-писаному. Я уже задолбался лапшу с ушей скидывать. Предчувствие у него, вишь ты…
– Да точно тебе говорю, не гоню! Стою на крыльце, покуриваю себе. Идти надо – а не идется, и все тут. Ну не хочу от вокзала уходить! Жара еще, народу мало, и все в вокзале, там хоть прохладнее. И тут по громкой на всю площадь – ГО, там, воздушная тревога, туда-сюда… И, прикинь, главное, люди-то, кто на площади стоял, – внимания ноль! Так только, головы приподняли, слуханули, покрутили по сторонам. Видят: никто никуда не бежит, – ну и опять своими делами занимаются. А меня кондратий как токнет – ой, не то чё-то… Ну я бочком, бочком – в вокзал… А тут менты мимо меня – фр-р-р-р – как кролики. Тут уж я и смекаю – в натуре лажа творится. За ними! В вокзал-то забегаю – тоже народ стоит, переглядывается. Ну а когда уж ментов увидели – тут уж просекли ситуацию. За ними ломанулись… Как я в бомбарь прорвался – не помню. И не вспомню уж, наверное. В башке только стучит – Люська, Люська, как там Люська-то моя… Так и не видал с тех пор и не знаю ничего. Оно, конечно, не я один такой, да только от этого-то не легче…
– Жена? – Кислый пододвинулся к Ломтю.
– Да… Охо-хо… Думал, может, учебная тревога-то…
– Да ты помнишь ли те времена, когда у нас тренировки по ГО проводились? – подал голос подошедший дед. – При Союзе еще!
А потом, как рыночная, мать ее, экономика началась – положили на все, с прибором!
– Да-а-а…
– Эт точно…
– Променяли мы Союз на колбасу и джинсы, – Ломоть вздохнул. – Ща бы в прошлое попасть, я б этого лысого комбайнера лично в расход пустил… «Хлавное – на́чать…»! Эт ведь он все и начал. Помнишь талоны-то, Мих?
– Да как не помнить… Помню… Только вы, ребятки, не отвлекайтесь, секите по сторонам-то, – дед Миха решил проявить строгость. – Вон за пацанами смотрите.
– Да мы смотрим, смотрим. Ну че – рубят и рубят. Тихо все. Смотри вон, сколь уже нарубили-то!
Стволов и впрямь накопилось уже порядочно – в сторонке, увязанные Шреком, лежали четыре вязанки жердей метра по четыре и штук двадцать пятиметровых толстеньких стволов, сантиметров по двадцать в диаметре.
Подошел Герман, осмотрел добычу, попинал ногой.
– Нарубим сначала, а потом уж таскать?
– Да, распыляться не будем. Ну че, перекур, что ль? А, молодежь?
Ребята переглянулись, забубнили:
– Да можно…
– Не мешало бы…
– Чё, давайте передохнем…
Расселись на вязанках с жердями. Помолчали. Отдых не получался – страшно чесалась потная кожа под резиной, тянуло стащить и выкинуть клятый намордник куда подальше – однако нельзя, о радиации помнил каждый. Оставалось терпеть. Хлебнули только из фляжки по несколько глотков, торопясь вновь опустить противогаз на лицо, – и довольно.
– Дед, а за что вы так Союз-то любите? – спросил Данил, нарушая затянувшуюся паузу. – Только и слышно от вас: Союз, Союз…
Герман крякнул, покосился на деда. Тот помолчал, видимо собираясь с мыслями.
– Да потому, что по-людски все было. Порядку в стране было больше, молодежь воспитывалась, а не раздолбайничала. Алкашей и наркоманов было меньше в разы, бандитов, бомжей всяких. Помнишь, про бомжей-то тебе рассказывал?
– Угу. Это люди, которые без дома остались.
– Ну, можно и так сказать. Да и вообще – определенность была. Я, вот, работал себе и горя не знал. Даже не ведал, что это такое, когда зарплату хотя бы на день задерживают. В холодильнике мясо всегда было и сыр. Безработицы не было. Или вот взять хоть город – в рост и вширь пер! До перестройки – шестьдесят тысяч населения! Все градообразующие предприятия работали: машиностроительный завод, ламповый, мебельный, кирпичный, РОМБ! А электросети, подстанция какая была? А нефтебаза, с которой мы сейчас соляру берем, – весь район этой самой солярой обеспечивала! В уборочную все окружные колхозы-совхозы с нее заправлялись! А после перестройки что? К десятому году – вдвое население сократилось. Вдвое! За двадцать-то лет! Это что, нормально!? – распалился дед.
– Сами же Союз и просрали, – вклинился Герман. – А чё, нет? Не прав я?
Дед вздохнул, замолчал, зато ответил Кислый:
– Да почему ж не прав – прав! Как нам Горбатый-то по ушам ездил: свободный рынок, гласность, плюрализьм, консенсус… Вот думали, скинем коммуняк – заживем! Каждый сам себе хозяин, крутись-вертись. Купил-продал-заработал. Разве ж тут устоишь? А потом, оказывается, не просто это, крутиться-то. Пахать надо, как вол! Я вот, положим, при Союзе клал на все с прибором. Захотел – вышел на работу, захотел – дома сижу. А че будет-то, работы полно, уволят – так устроюсь еще куда… С утреца ружьишко беру, сажусь на ижак – и по полям, по озерам, по уточке. А при дерьмократах – все, лафа кончилась…
– Адам и Ева изгнаны из рая и пашут в поте лица. К ним подползает Змей-искуситель и спрашивает: «Ну и как, нравится вам демократия?» – вставил язвительно Герман.
– А хоть бы и так…
– Да не в том все дело! – донесся злой голос деда Михи. – Россия! Тысячелетняя история! Самая большая, самая богатая страна на земле! Бесплатное образование, бесплатная медицина, никакой инфляции, стабильность! И все – в распыл! А почему так, скажи ты мне? Потому что никому ничего не было нужно! Потому что всем все было побоку! Никто ничего не производил, не создавал, не изобретал – ничего! Только потребляли, потребляли, потребляли… Нахапать побольше, да пожрать повкуснее – вот что стало главной целью! Каждый думал, что от него ничего не зависит, что все решает кто-то и где-то! Истинные человеческие ценности исчезли, уступив место фальшивкам, пустышкам! Деньги! Бабы! Шмотки! Машина! Красивая жизнь! Вот к чему стали стремиться, вот что стало целью и мерилом жизненного успеха, свидетельством того, что жизнь удалась! А страна – страна уже умирала! У нас было два варианта – возродиться или исчезнуть. Мы выбрали второй и как слепые брели по нему прямиком в пропасть… – дед Миха махнул рукой. – Э, да что там говорить… Впустую уж теперь… И вашим и нашим досталось… Слышь, Кислый, а ты тоже охотник, что ль? – спросил он, решив, видимо, оставить больную тему.
– Ну. И ты?
– Ну! – обрадовался дед.
– Хе… Охотник охотника издали узнает…
– Это да… Сколько исхожено-изъезжено по полям – не счесть, – дед Миха вздохнул. – Как там ружьишко-то мое, интересно?.. Стоит себе, поди, в сейфе. Иль, может, подломил уже кто квартиру, вытащил…
