– Издеваетесь, Лев Михайлович? – не выдержал я. – Куда я уйду?
– На восток, Карнаш, в Новосибирск… Прояви свои суперспособности, чтобы прогуляться через эту жуть… Иди в Снегири, ты помнишь, где это? Это окраинный микрорайон на севере города, за ним, по легендам и слухам – пустота, новообразованное в котловине море… Подожди, не перечь, я всего лишь хочу помочь тебе, а ты уж сам решай, стоит ли игра свеч… Почему ты решил, что только в Оби существуют нормальные люди, что только здесь налажена относительно сносная жизнь? Да, в самом городе их, возможно, больше нет – не считать же таковыми территории, подконтрольные шайкам? Но на окраинах, в Снегирях… Слухи об этой колонии барражируют уже давно, мы тогда еще прятались с семьей в теплотрассе на Затулинке. Ты сам об этом слушал, и твоя проблема, Карнаш, что счел одним из мифов… Слухи были упорные, многие люди туда уходили. Возможно, кто-то дошел… Лично я не рискнул – слишком долог путь, да еще как-то реку надо форсировать, а тут появился ты – с предложением отправиться в город Обь, что, собственно, в совершенно противоположном направлении от Снегирей… Слухи муссируются до сих пор, приятель. Мол, там справедливая и безопасная жизнь, колония укреплена и развивается, как самостоятельный и самодостаточный город. Нормальное руководство, рубежи неприступны. Появление заразы там исключено, медицина развита, много лекарств и еды. У людей приличное жилье, все радостно трудятся в коммуне – на благо себе и обществу. Там много развлечений, много красивых женщин, которые – ты не поверишь – продолжают рожать детей… И если у человека все в порядке с головой и с руками – его охотно принимают в коллектив. Ходили слухи, что у колонистов имеется даже собственный флот, и они плавают через море, в Кемерово – а там, на западном берегу, расположена аналогичная колония…
– Простите, что перебиваю, Лев Михайлович, – кашлянул я. – Не хотелось бы подвергать ваши слова критике… но позвольте спросить, где вы набрались этой пошлости? Вам бы фантастические романы писать. Чудеса в наше время бывают только в решете…
– И в перьях, я знаю. – Печальная ухмылка Пьеро исказила шелушащееся лицо. – Относись к моим словам как угодно, Карнаш. Посмейся над ними, потом напейся, а как протрезвеешь, завернись в простыню и ползи на ближайшее кладбище. Это самое уместное решение для пессимиста. Во-первых, милый друг, человечеству нужно во что-то верить, чтобы окончательно не загнуться от безысходности, а во-вторых… прислушайся к моим словам: слухи о справедливом мироустройстве на территории отдельно взятого жилого массива не лишены оснований. Я не знаю конкретно, что там происходит сейчас, но чувствую, что там намного лучше, чем здесь или в Новосибирске. Знаком с законом сохранения материи? В одном месте отнимают – в другом обязательно восполнится. И это место – Снегири, помяни мое слово.
Я знал лишь закон сохранения пакости. Закон простой: пакость сохраняется ВСЕГДА.
– Не всем дано туда добраться, не всем известно об этом уголке благополучия, возможно, не всех туда берут… но согласись, Карнаш, у тебя шансы есть. Ладно, не буду больше ставить тебя в неловкое положение. – Драгунский шевельнулся, как-то передернул плечами. – Лично мое существование на этом свете подходит к концу… – Я опустил фонарик, чтобы не видеть, как из его глаз изливается предсмертная тоска. – Жить в новом исполнении мне как-то не хочется…
– Послушайте, Лев Михайлович, – смутился я, – у меня имеются лекарства, мы могли бы…
– Побереги свои лекарства для тех, кому они нужны. – Голос больного отвердел: – Меня уже поздно лечить, течение болезни не остановить. С каждым днем я буду становиться безобразнее и опаснее… Не хочешь ударить меня ножом в сердце, приятель?
– Не хочу, Лев Михайлович, – замотал я головой.
– Жалко, – вздохнул Драгунский. – А бросить, если боишься подходить? Ты же отлично метаешь ножи…
– Тоже не хочу.
– Тебе что, трудно? – В голосе бывшего инженера зазвенели жалобные нотки. Как будто я отказывался ему занять немного деньжат!
– Да не хочу я вас убивать, – возмутился я. – Хотите умереть – так, пожалуйста, проверните это без моего участия. Войдите в город – первый же патруль с удовольствием выполнит ваше желание.
– Хорошо, Карнаш, я так и сделаю… – Драгунский с тяжелым вздохом повернулся и побрел прочь от самолета – в сгустившийся сумрак.
– Подождите, Лев Михайлович, – растерялся я. – Может, еще… поговорим?
– Да ну тебя, Карнаш… – донесся голос уставшего от жизни человека. – Убивать ты меня не хочешь, о чем еще с тобой говорить? Удачи, дружище, надеюсь, хоть у тебя в этой жизни что-то получится… И послушай моего совета, хорошо? – Он, похоже, остановился: – Не заводи себе близких людей. Ты даже не представляешь, какая это пытка – терять их…
Да уж, действительно, откуда мне об этом знать? Больной мужчина скрылся в сумеречной зоне, поскрипывала глина под подошвами. А я стоял с ножом у железного жилища и не мог выбраться из оцепенения. Потом вздохнул, потряс головой, сбрасывая прилипшие к ушам макаронные изделия, и полез в самолет…
Я проспал часа четыре, а когда проснулся, часовая стрелка на «вечных» наручных часах лишь слегка перевалила за полночь. Рослая свеча в голове еще не прогорела. В последнее время я, как ребенок, не мог засыпать без света. Мне снова снилась Маринка – верный признак того, что после пробуждения я уже не усну. Она гладила меня по голове, шептала ласковые слова, и грусть в ее глазах перечеркивала все, что я видел в них до этого. И снова навалилось острое одиночество, будь оно неладно, тоска сжала горло. Для чего жить? Но надо, раз уж взялся… Я сам не понимал, чего хочу в этой жизни, к чему стремлюсь. Смысл жизни в выживании – не самый утешительный вывод. Я таращился в облезлый потолок, который то падал, то взмывал куда-то в небо, избавлялся от кома в горле. Права интуиция, прав Драгунский – в этой жизни нужно что-то менять, если не хочу, чтобы мое существование резко прервалось. И делать это нужно немедленно, пока не настало утро! Оно не будет мудренее этой ночи! Хуже не будет, сживись с этой мыслью, решись, вкрадчиво выговаривал авантюрист, оседлавший черепную коробку. Ты будешь удивляться, но и в мертвом городе до сих пор живут люди. А ты чем хуже? Не понравится – вернешься, подумаешь, прогулка…
Перед глазами колебалось больное лицо Льва Михайловича Драгунского. «Справедливое мироустройство, Карнаш… Прояви свои суперспособности… У тебя получится… Много красивых женщин…» Я вертелся, грыз пропитанную потом подушку, рычал на отблеск догорающей свечи. Ничего себе, микрорайон Снегири! Да это же у черта на рогах! Противоположный конец города! По прямой, через время и пространство – километров двадцать. По улицам – больше тридцати. До катаклизма, при условии отсутствия пробок и «зеленой волны», это расстояние можно было покрыть минут за пятьдесят. В нынешнее время – не меньше недели! Через ужасы, банды, полчища зараженных. Причем кратчайшая дорога через Новый, он же Димитровский, мост (вернее, под ним, ввиду отсутствия моста) исключалась – район Затона и Лесоперевалки контролировала банда Юры Долгорукого (любителя дубасить свои жертвы глобусом), и все подходы к переправе и бывшим портовым сооружениям стерегли его люди. Договориться с Юрой Долгоруким я не мог, он бы страшно обрадовался и лично пошинковал меня в салат за один инцидент пятилетней давности. Значит, переправляться на правый берег можно лишь в районе Октябрьского (он же Коммунальный) моста, что увеличивает дистанцию еще километров на шесть. Но тогда я буду двигаться по линии метро – вплоть до площади Калинина. Впрочем, что это меняет? На метро доеду?
