– Увы. Но хватит о грустном. В холостой жизни тоже
масса плюсов, а о пресловутом стакане воды нам еще рано задумываться, ты
согласен?
– Безусловно.
– Пироги с капустой по-прежнему любишь?
– Родька, ты помнишь? – вдруг страшно умилился
Платон.
– Помню, конечно. И тебя дома ждет пирог.
– Здорово…
– Скажи, а с чего это ты вдруг решил навестить родные
пенаты?
– Старею, наверное. Вдруг стала сниться одна девчонка,
о которой не вспоминал давным-давно.
– Так ты к девчонке приехал? Она, небось, уже бабулька?
– Да нет, зачем она мне, и где ее искать? Просто эти
сны растревожили и я решился…
– Ну и молодец! – Родион хлопнул брата по плечу.
– А чем же ты теперь занимаешься?
– Журналистикой.
– Вот как! Интересно… А как же вулканы?
– Это первая любовь. А с первой любовью редко остаешься
на всю жизнь. У нас же невозможно было одно время заниматься наукой.
– И о чем ты пишешь? О политике?
– О нет, это не моя сфера. Я пишу о разных странах,
много путешествую… вернее, путешествовал, сейчас вместе с другом издаем журнал
о путешествиях и туризме.
– Тебе это интересно?
– Весьма.
– И судя по твоей машине, приносит доход.
– Приносит.
– Родька, а мама… Как она умерла?
– Знаешь, давай в машине не будем об этом говорить.
Оставим печальные темы на потом. Успеется.
– Хорошо, как скажешь…
Они замолчали. Платон смотрел в окно и не узнавал родной
город. И брата в общем-то тоже… Он стал вальяжным, невозмутимым, и слегка
по-русски расхлябанным. А Платона не отпускало нервное напряжение, в котором он
жил все эти годы… Мы, наверное, уже несовместимы… хотя я по-прежнему люблю его…
еще бы, старший брат… Как я им гордился в школе. Да и потом… Он казался мне
бунтарем, немыслимым храбрецом. А какие фотографии он привозил из своих
экспедиций. Потоки раскаленной лавы… Это было так красиво и романтично. Помню,
эта дурочка Ева стояла возле одной из таких фотографий, а потом вдруг сказала:
«Знаешь, Тоник, твой брат жутко смелый, я бы ни за что на свете не полезла в
такое пекло».
Платон тогда обнял ее и спросил: «А со мной тоже бы не
полезла?» А она засмеялась: «Да ты и сам бы не полез… Я права? А твой брат, он
герой, наверное…»
«Папа говорит, что не герой, а просто дурак».
А она тогда так усмехнулась… скривила губы. Романтическая
девочка была… Я потом встретил ее подружку, кажется, ее звали Женькой, да,
точно, и эта Женька сказала, что у Евки шарики за ролики зашли, и она втюрилась
в какого-то старого мужика и уехала с ним куда-то… то ли в Сибирь, то ли
наоборот за границу… Не помню… Да и вообще, сдалась мне эта Ева…
– Родь, это что, улица Горького?
– Да, теперь Тверская…
– Да-да, это еще при мне переименовали, кажется…
– Тоник, а ты где, собственно, сейчас живешь?
– В Нью-Йорке. Я так люблю Нью-Йорк. Правда, мне
приходится два часа ездить на работу. К тому же сейчас практически невозможно
нормально продать квартиру. Я хотел купить дом за городом… поближе к работе,
но… А ты был в Нью-Йорке?
– Да, и неоднократно…
– Что ж ты меня не нашел?
– Я подумал, раз ты не объявляешься, значит, не
больно-то я тебе нужен. Но, должен признаться, когда бывал в Нью-Йорке, всегда
внимательно всматривался в лица… Безотчетно… видимо, все же хотел тебя
встретить. Ты молодчина, что приехал! Я рад, братишка, правда…
– О, Кутузовский! – воскликнул Платон. – Его
не переименовали?
– Нет. Кутузов по-прежнему в чести.
Квартиру Платон не узнал. Только отдельные вещи. Отец любил
антикварную мебель, и старший брат, похоже, унаследовал эту любовь.
– Красиво… Но не узнать… О, буфет на месте! Хорошо…
– Будешь жить в моем кабинете… Устраивает?
Стены кабинета были увешаны большими фотографиями. Все
знакомо – вулканы, потоки лавы. Родион на фоне извергающегося вулкана…
– Все-таки помнишь еще свое прошлое? Или боишься
забыть?
– И то и другое. А хочешь, я тебе свою спальню уступлю?
– Нет-нет, тут отлично.
– Ну что, сразу к столу или хочешь отдохнуть? Ты в
самолетах спать можешь?
– Да. Я спал. А вот есть хочу страшно. Но сперва приму
душ.
– Я покажу, где ванная.
– Родька, ты спятил? Я в этой квартире вырос. Найду
как-нибудь.
– Прости, я сдурел. Там синий халат и синие полотенца
твои.
– Спасибо!
– Думаю, посидим по-братски на кухне, а?
– Еще бы! Только на кухне!
Кажется, он нормальный парень, подумал Родион. И это
здорово… Я действительно рад.
Через четверть часа Платон явился на кухню, чистый, свежевыбритый
и уже одетый. Родион как раз ставил в микроволновку тарелку с нарезанным
пирогом.
– Родька, ты что, научился печь пироги?
– Да нет, я на такие подвиги неспособен.
– Уже одно то, что ты не забыл, подвиг! А кто пек
несущественно.
– Бульон будешь? И что ты пьешь?
– Ох, все-таки перелет сказался… Я же привез шикарный
виски…
– А как насчет водочки? На черносмородиновых почках?
– От мамы осталась?
– Нет, конечно. Я сам настаиваю. А можно на
апельсиновых корочках, на калгане…
– Родька, это попахивает «Старосветскими
помещиками», – засмеялся Платон.
– О, ты помнишь Гоголя! Ценю, брат. Так что?
– Давай на черной смородине. Ну и запах… Ох, как
вкусно… А бульон кто варил?
– Я. И мясо я приготовил, все кроме пирогов…
– Молодец, а я только яичницу могу…
Они выпили, не чокаясь, за помин души отца и матери.
– Тоник, а ты классно смотришься. Подтянутый, красивый.
Спортом занимаешься?
– Приходится. Иначе наш график не потянешь.
Выпили еще и еще. Родион достал из духовки мясо, из
холодильника квашеную капусту и соленые огурчики.
– Родя, братик, только не говори, что ты и капусту
солил, а то я расплачусь…
– Тоник, очнись, а рынки на что?
– Слава богу… А то уж я испугался…
– Тоник, скажи, ты жениться хочешь?
