– Ты о чем?
– Я убеждена, что твой Платон именно появится.
– Ну и пусть.
– Лали, скажи честно, тебе не жаль, что он сбежал?
– Да нет… Ну, разве что самую малость.
– Но он же тебе нравился.
– Ну и что? Этого мало.
– Да, теперь я понимаю твоего однокурсника.
– Какого однокурсника?
– Который прозвал тебя девственной селедкой.
Лали улыбнулась.
– Ирма, ты чего злишься?
– Потому что я терпеть не могу, когда бабы делают
глупости и упускают такой шанс.
– Да какой такой шанс?
– Ладно, можешь хорохориться сколько угодно, но я знаю,
ты раскаиваешься.
– Ни чуточки. И котенка я Родькой звать не буду. Назову
Барсиком. Или нет, Чалдоном, как бабушкиного кота звали.
– Да, эта малявка типичный чалдон. А ты все-таки
влюблена в него, но боишься сама себе признаться.
Лали сидела на пуфике в пустом магазине, уронив руки на
колени и смотрела в одну точку. И ничего подруге не ответила. Небось опять своего
Иваныча вспомнила, раздраженно подумала Ирма.
Родион был совершенно вымотан долгой и неудобной дорогой. В
Милане ему пришлось вместо двух часов провести шесть. Он был по-прежнему зол на
себя. И что я в ней нашел? Красивая, да, но немолодая уже, стильная, с шиком,
вещи на ней сидят потрясающе, но холодная… ханжа… и зачем она мне сдалась, в
жизни я так не унижался. И впредь не стану. Вот, нельзя изменять своим
принципам! Я всегда относился к бабам так – хочешь, прекрасно, не хочешь,
свободна! А добиваться, как предлагает Петя, нет уж, увольте. Стар я для этого.
Тоже мне, цаца…
Войдя в квартиру, он первым делом достал из ящика файлик с
поврежденной фотографией Лали, порвал ее в клочки и выкинул в ведро. Кажется,
стало легче. После этого он набрал номер Фаины.
– Привет, девушка! Как дела?
– Нормально.
– Дуешься?
– Нет.
– Вот и правильно. Может, пообедаем завтра?
– А ты где?
– В Москве. Дома.
– Это что значит? А Мюнхен?
– Мюнхен прекраснейшим образом обойдется без меня. Как
и я без него.
– У тебя там что, случился облом?
– Какой облом?
– Ну, я не знаю…
– Ладно, короче говоря, ты как насчет обеда?
– Можно.
– Где и когда?
– У меня машина сломалась. Заезжай за мной на работу.
– Во сколько?
– Часа в два. Я освобожусь.
– Договорились.
– Да, Родя, если передумаешь, предупреди, чтобы я не
ждала, как дура.
– Обижаешь, девушка.
– Да кто вас знает…
– Ну, меня-то ты знаешь.
– Ладно, Родя, я спать хочу.
А может, ну ее, эту Лали? Тоник говорил, что Фаина любит
меня. Это же хорошо, когда тебя любят. Да, но я-то ее не люблю… А Лали не любит
меня. Черт знает что получается! Фаина любит меня, я люблю Лали, а Лали любит
покойника… Это что, любовный треугольник? Чушь собачья. Это вообще не
треугольник, а квадрат. Квадрат нелюбви… Нет, ерунда, тут три человека все
кого-то любят, но без взаимности. Напишу картину «Черный треугольник»… Или
роман написать? Где все кого-то любят, но мимо… Чушь, опять чушь, таких романов
тринадцать на дюжину. «Добивайтесь ее». Да не буду я добиваться. Чего я могу
добиться? Что она мне даст? Допустим. Но мы же с ней – два мира, два Шапиро.
Где она и где я? Она что, бросит свой магазинчик, дом, сына и будет жить в
квартире на Кутузовском? Если бы любила, смогла бы. Но ведь не любит же… А черт
с ней. Не хочу о ней думать. Встречу Новый год с Фаиной. Нет, вдвоем с ней
нельзя. Она может не так понять… А я позвоню Олегу. Он звал меня на Новый год.
Завтра утром позвоню ему и напрошусь вместе с Фаиной. Олег, конечно, поймет,
что в Мюнхене вышел облом, но это не страшно… Олег чуткий и добрый малый.
Заодно погляжу на их Настю. Интересно, какой она стала.
Лали была расстроена. Странный какой человек… На ровном
месте сорвался, убежал… Не позвонил, не попрощался… То он в любви объясняется,
то… думала она по дороге домой. Что я сделала не так? Не знаю, я только не
кинулась ему на шею. А ведь если бы по-настоящему хотела, то кинулась бы… Я
ведь могу… Я девчонкой была, а к Иванычу кинулась… А как Родион сказал сегодня:
я люблю вас иначе, чем ваш муж… Да уж… Но ведь я понимаю, он другой, не такой
как Иваныч, просто не Иваныч… Значит, с ним и должно быть все по-другому.
Она въехала в гараж. Стоял совсем легкий морозец, градуса
четыре от силы. Примчался Вир. Ткнулся носом в руку.
– Что, мальчик, соскучился? Я сегодня поздно, а где наш
кошак?
Она вошла в дом и на подстилке Вира обнаружила свернувшегося
клубочком котенка. Взяла на руки. Вир заскулил.
– Это что за новости? Ты его совсем присвоил, что ли? Я
не обижу.
Вир тявкнул.
– Ты, по-моему, сдурел, парень. – Она потрепала
собаку по загривку.
Первым делом она налила молока в блюдце для котенка, мясо
ему давать еще рано, у него глазки еще голубые, молочные. Покормила пса. Потом
поела сама. Нехотя, не чувствуя вкуса, просто потому что надо. Убрала посуду.
Не буду я устраивать Новый год. Просто спать лягу. А Петька с Анне-Лорой
встретят в своей компании, как захотят. Что-то нет сил. Такой тяжелый был день.
В довершение всех сегодняшних прелестей под конец рабочего
дня в магазин ввалилась группа женщин, она не поняла, кто они по
национальности. Женщины долго гомонили, шумно восторгались, но ушли, ничего не
купив. Потом выяснилось, что они украли две нитки очень дорогих бус. Это была
последняя капля. Ирма требовала заявить в полицию, но Лали, представив себе всю
процедуру, махнула рукой.
– Ирма, черт с ними. Ворованное добро все равно им
впрок не пойдет. А я выдохлась. Все. Не могу.
Ирма внимательно на нее посмотрела и только пожала плечами.
И лишь когда они, закрыв магазин, шли к стоянке за своими
машинами, она сказала:
– Я даже не подозревала, что ты такая дура.
– Какая есть, – огрызнулась Лали.
– Да ради бога… дело твое…
Лали так и не поняла, к чему именно относилась эта оценка. К
истории с Родионом или к краже бус?
Фаина работала в крупном глянцевом журнале. Считалась весьма
острой и талантливой журналисткой. Стадию дешевых скандалов она давно миновала.
Сама редко делала материалы, так как полгода назад стала правой рукой главного
редактора, вернее, редакторши, которая постоянно тусовалась на телевидении, что
обеспечивало журналу значительный прирост тиража, однако вся основная работа
была теперь на Фаине. Она этому радовалась, поскольку светские тусовки терпеть
не могла. Гоняться за богатыми мужчинами считала ниже своего достоинства, давно
и безнадежно любила Родиона Шахрина, но никогда не давала ему это понять, сознавая,
что ей ничего не светит и боясь потерять хотя бы его дружбу. Она надеялась, что
Платон, быть может, заменит ей брата, но мгновенно сообразила, что это
невозможно. Она заводила быстрые романы, потом решила родить ребенка. Но ничего
не получалось. Готовясь к сегодняшнему обеду, она заглянула в отдел косметики.
