Она вдруг начала хохотать.
– Чему вы смеетесь? Что я такого сказал?
– А с чего вы взяли, что он мой любовник? Бред! Это мой
сын!
– Сын? – поперхнулся коктейлем Родион.
– Представьте себе, сын.
– А почему он зовет вас по имени?
– Сейчас это называется прикол. Он так прикалывается.
Помните днем, когда я примеряла жакетку, он меня отозвал в сторонку?
– Ну?
– Он мне шепнул: мам, давай поприкалываемся над этим
дядькой, он явно на тебя запал.
– Правда? У меня гора с плеч… Но послушайте, Лали,
сколько же вам лет? Мне и в голову не могло прийти, что у вас такой сын…
– Мне сорок один год. Хотя задавать такие вопросы…
– Знаю, простите, не удержался. Но тогда за этим
неприличным вопросом следует другой, возможно, еще более неприличный.
– Да?
– Если этот парень ваш сын, почему вы не оставляете мне
шансов? Боитесь сына? Он проболтается вашему мужу?
– Мой муж умер полтора года назад.
– Простите.
– Я любила его, по-настоящему любила, и была с ним
безмерно счастлива. А паллиативы мне не нужны. Я понятно объяснила?
– Более чем. Лали, простите, я ничего не знал, я не
хотел вас обидеть, боже упаси. Обещаю вам – никаких ухаживаний, никаких
поползновений… Но просто общаться мы можем? Как друзья?
– Какие ж мы друзья? Это любовь бывает с первого
взгляда, а дружба…
– И дружба с первого взгляда тоже бывает, поверьте мне.
Вот взять хотя бы Олега… Мы встретились в студенческом лыжном лагере, попали в
одну комнату, посмотрели друг на друга и тут же сдружились. У нас такое
совпадение, мы так понимаем друг друга… Давайте попробуем.
– И как мы будем пробовать? – улыбнулась она. Он
вдруг понравился ей. В нем есть обаяние.
– Ну, для начала я вам представлюсь. Родион Николаевич
Шахрин. Журналист. Не женат и это истинная правда, а не курортный трюк. Живу в
Москве, в трехкомнатной квартире на Кутузовском, которая досталась мне от
родителей. Отец умер десять лет назад, а мама – три года. Ну а вы?
– Сведения исчерпывающие. – В ее глазах что-то
мелькнуло. Но он не понял, что. – А я пока считаю, что и так многое о себе
рассказала.
– Как угодно даме.
– Ну что ж, Родион Николаевич, спокойной ночи.
Она вытащила из сумочки кошелек.
– Позвольте…
– Нет, не позволю. – Она достала из кошелька
несколько монет и оставила на столе.
– Погодите, Лали, мы же соседи, я вас провожу.
Она хотела отказаться, но он обезоруживающе улыбнулся.
– Извините, но кажется, все немного не так…
– То есть?
– Я ж только приехал и боюсь, что в темноте могу заблудиться.
Честное слово, это не уловка…
– Так и быть!
1987 год
Пришла весна. Близилась сессия. У Евы голова уже шла кругом
от бесконечного корпения над учебниками. К тому же она неважно себя
чувствовала. Платон сделал ей предложение почти сразу по возвращении ее от
бабки. Она раздумывала. Его это уязвляло.
– Знаешь, Тоник, я так не хочу. Надо мне познакомиться
с твоими родителями, чтобы все как у людей… А вдруг я им не понравлюсь?
– Ну и что? Это же я на тебе женюсь.
– Нет, так нельзя.
Подружка Женька развопилась:
– Ты больная? Такой парень! Такая семья!
– Я именно не знаю, какая семья.
– Да какая, хрен, разница! Главное, выйти замуж!
– Нет, главное…
– А что, что главное?
– Нет, так, ничего…
Ева никому, даже Женьке, не сказала ни слова про странного,
старого – целых сорок лет ему! – мужика. Да и говорить-то, собственно,
нечего было. Но время шло, Платон настаивал и она сказала:
– Тоник, вот твои родители в мае вернутся из загранки,
тогда и подадим заявление.
– Как хочешь, – пожал плечами он. Эта строптивость
и раздражала и одновременно заводила его. Да другие девчонки были бы на седьмом
небе от счастья, а эта еще выдрючивается. Но другие как-то не нравились ему.
Правда, он вовсе не уверен, что мама одобрит его выбор. Но, по крайней мере, не
сможет сказать, что Еве нужна их квартира, у нее своя есть, пусть и плохонькая
совсем, но все же… И прописка. С этой стороны не придерешься. Она красивая,
хоть и одета бедненько, но это поправимо. Студентка, будущий врач. Это все маму
устроит. Застенчивая… Вроде все хорошо, но мама обязательно скажет, что она не
нашего круга… Но тут можно рассчитывать на отца. Он эти разговоры про наш и не
наш круг терпеть не может. Если Ева в остальном ему понравится, то мама
смирится и начнет присылать Еве шмотки, так что через год Ева будет не хуже
всех других девчонок «нашего круга». А я, кажется, здорово втюрился. Есть в ней
изюминка… есть. И женой она будет хорошей, вполне хозяйственная, готовит
неплохо, а какое тело… С ума спятить можно…
– Евка, не будь дурой! Постарайся понравиться его
мамаше и тогда будешь жить как у Христа за пазухой. Ты ж сейчас почти
голодаешь… Ты вообще у него дома-то была?
– Нет.
– Почему?
– А зачем? Он ко мне приходит.
– А он что, тебя не звал?
– Почему? Звал.
– А ты не пошла?
– Не-а!
– Да почему?
– Как бы тебе объяснить… У них наверняка все очень
богато… Папаша какой-то там то ли посол, то ли консул, вечно в загранке…
– И что?
– А то… Тоник наверняка устраивает там какие-нибудь
пьянки, вечеринки, его брат, наверное, тоже…
– Ну и что, не понимаю!
– А вдруг там что-то пропадет?
– И ты боишься, что подумают на тебя, что ли?
– Именно! Доперла наконец! А мне это нужно?
– Да, но почему ты решила, что подумают на тебя?
– Потому что я из другого круга…
– Ой, Евка, какая ты рассудительная… Я бы так не
смогла… Погоди, или ты его просто не любишь?
– А я не знаю… Вообще-то он хороший…
– Знаешь, Евка, это все сопли и слюни. Любишь – не
любишь. А замуж с холодной головой лучше выходить. Все равно же надо замуж. А
Тоник твой хоть не алкаш, не лимитчик и вообще хороший парень… Или у тебя кто
другой на примете есть? Ой, Евка, колись!
– Да нет никого. Просто так… померещилось чего-то…
