Мадемуазель встрепенулась, подняла голову и метнула в ротмистра неприязненный взгляд. Но все ж передала эстафету: повернулась и зашептала на ухо инженеру, который сидел между нею и Павлом Романовичем.
Однако тут случилась заминка.
Инженер словно уснул. Или вовсе ничего не слышал. Он поглядел невидящим глазом и отвернулся.
Ничего удивительного, подумал Дохтуров. Не в себе человек. Может, и разума вовсе лишился. Павел Романович сам просвещал его давеча — так сказать, насчет специфики последнего жизненного коловращения. И вот результат: рассудок несчастного инженера не вынес таких перспектив.
Дохтуров искренне пожалел беднягу — но при имеющихся обстоятельствах ничего сделать было нельзя.
Однако у госпожи Дроздовой, видать, на сей счет имелось особое мнение. Она сердито поглядела на инженера — и вдруг с силой стукнула его по ноге каблучком.
Тот отшатнулся, зазвенела цепь.
Караульщики возле костра мигом насторожились.
— Чё, сидеть вам неловко? — крикнул кто-то. — Ща угомоню!
Колодники замерли.
Теперь и вздохнуть побоятся, подумал Павел Романович. Ему было очень досадно, что он так и не узнает недавних слов ротмистра.
Но мадемуазель, нимало не опасаясь, пошла дальше в своих экзерцициях и двинула инженера локтем. А когда тот повернулся — что-то быстро сказала.
Это не укрылось от «красных витязей».
— Ну все, — сказал один. — Допрыгались, гниды. Теперь кончилось для вас счастье.
Он поднялся и подошел, прихватив винтовку. Остановился напротив инженера. Павел Романович узнал утконосого рыжего парня.
— Ты, что ль, тут колготишься?
Инженер сжался и замотал головой.
— Чё мычишь? Ты, спрашиваю? Иль кто?
— Она… — Инженер кивнул на Дроздову. — Она говорила…
— А тебе чего не сидится? — Утконосый повернулся к Дроздовой. — Может, где засвербело?
— А ты почеши! — крикнули от костра.
— Не, не моего калибра, — лениво ответил утконосый. — Худосочна, и характеру, видать, змеенравного. Сам чесани, коли охота.
В ответ только расхохотались.
— Ты чё вертишься, белка дурная? — спросил утконосый, наклоняясь к Дроздовой. — Тебя спрашиваю.
— Неужели вам не понятно! — воскликнула та.
— До ветру, что ль?
— Нет! — Несмотря на сумерки, Павел Романович заметил, как покраснела мадемуазель.
— А чё тогда?
— Гнус! — крикнула Дроздова. — Гнус! Гнус!
От этих слов колодники ужаснулись, кто-то ахнул. Но утконосый караульщик нисколечко не обиделся.
— Ну так чё? — Он ухмыльнулся. — С веткой рядом встать, что ли? Тоже мне, цаца! Потерпишь. А еще рот откроешь, в амбар сволоку, к диду. Тогда не до мошки станет.
— Гнус… — тихонько повторила Дроздова. Она оглянулась, и на миг Павел Романович встретился с нею взглядом.
Миг этот стал открытием.
— Господин с винтовкой, постойте!
Рыжий, уже отвернувшийся, чтоб уходить, замер. Потом поворотился и с интересом посмотрел на Павла Романовича.
— Это ты меня господином обозвал?
— Я не обзывал. Просто не знаю вашего имени-отчества.
— На кой? Это без надобности.
— Как же к вам обращаться?
— Говори просто: товарищ боец революции!
— Хорошо. Товарищ революционный боец, я прошу вас позвать сюда вашего комиссара.
— Это еще к чему?
— А к тому, что я врач, и у меня есть основания считать, что многие из нас (тут он кивнул на злополучных колодников) не доживут до рассвета.
— Ха! А чё с вами сделается!
— Это я и хочу сообщить комиссару.
— Не стану я его тормошить. И не думай. Ну, чё вылупился? — спросил утконосый насмешливо. — Закрой пасть и не вякай. Тут моя сила. Как скажу, так и будет. И вообще, ваша судьба решенная. Так что не трепыхайся.
— В поле — две воли: кому Бог поможет, — ответил Дохтуров.
Утконос сплюнул, погрозил кулаком и пошел прочь.
* * *
«Ничего, — успокаивал себя мысленно Павел Романович. — Комиссара сразу не позвал? Так это не страшно. Он ведь все слышал. И, конечно, запомнил. Рисковать зря вряд ли захочет, будь он хоть трижды боец революции. Одумается и доложит своему комиссару, что у пленников есть некоторые сомнения касательно предстоящей ночевки».
Но уверенности все-таки не было.
Ах, жаль, не наделил Господь раба своего Павла Романовича даром красноречия. Тогда б в два счета уговорил он утконосого «витязя». А теперь…
Он искоса посмотрел на Дроздову. Поняла она, что замыслил Агранцев?
Но мадемуазель вела себя индифферентно. Сидела, уткнув подбородок в колени, и по сторонам не глядела. Поди догадайся, о чем она думает!
Вскоре он и сам задремал. Проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо:
— Ну, ты, контра! Проснись, тебе говорю!
Дохтуров встряхнул головой. Сердце в груди подпрыгнуло. Он поднял взгляд: перед ним стоял утконосый. А чуть позади — сам Зотий Матвеевич Логов, комиссар интернационального стрелкового батальона имени Парижской коммуны. В стеклышках пенсне красными чертиками скакали блики костра. Позади моталась фигурка ростом пониже — вероятнее всего, Лель.
— Это вы хотели меня видеть? — спросил комиссар.
— Да.
— Что у вас?
— Мне нужно с вами поговорить.
— Говорите. У меня нет секретов от революционных товарищей.
Дохтуров постарался выпрямиться, насколько возможно.
— Я хочу обратить ваше внимание на то, что люди, которых вы захватили в плен, к тайге в своем большинстве непривычные…
— Это никакая не новость, — прервал его комиссар.
— Непривычные… — повторил Павел Романович. — Для них ночевка в тайге на открытом воздухе может оказаться фатальной.
— Отчего же?
— Из-за комаров, мошек и прочей летающей нечисти, в просторечии именуемой гнусом.
— Что-то я не вполне…
— Медицинской наукой зафиксированы случаи гибели человека от этих летающих кровососов, — терпеливо пояснил Дохтуров. Он старался говорить спокойно. Было нелегко: как прикажете объясняться с человеком, не видя его глаз? Тем более, если этот человек объявил вам приглашение на казнь.
Но все же он вполне внятно и доступно рассказал о кожной реакции, вследствие которой закрываются кожные поры и наступает смерть от недостатка кислорода — как ни парадоксально, при дыхательном благополучии.
