– Это со мной.
– Тоже желают в команду? Весьма кстати. Возьмите ломы на трубном ходу! – И он побежал далее.
Но Грач с агентами вместо того повернули за угол и устремились вдоль самой стены.
– Стоп! – Грач поднял руку, остановился. – Кажется, тут.
Вдоль всего тротуара цокольный камень был покрыт штукатуркой; но в одном месте (как раз на него показывал Грач) штукатурка была покрыта сеточкой трещин, сквозь которую проглядывал не известняк, а тонкая кирпичная кладка.
– Вот здесь у этого китайского упыря окошко заделано. Сырым кирпичом. – Грач азартно потер ладони. – Ладно, ждем-с.
Ждать пришлось недолго. Изнутри вдруг послышались скрежет, царапанье. Посыпалась штукатурка, и сразу же из стены выпал кирпич. Потом второй, третий. Слабо скрепленные кирпичи из сырой глины лопались, как перезрелые дыни. Очень скоро образовалась дыра – и через эту дыру на улицу повалил дым. А следом, кашляя, выполз на четвереньках кругленький толстый китаец. Он плакал, чихал и кашлял одновременно.
– А, господин Чен! – сказал Грач. – Давненько не виделись. Приехал вот пригласить на ответный визит. – Он повернулся к агентам: – Берите его, ребята!
* * *
Сине-белый домик, уютно примостившийся над Сунгари, словно осиротел. Вроде все как обычно, да только – чего-то главного не хватает. Интересно, чего?
Грач побарабанил пальцами по столу, выглянул из окна в сад. Зелень была уже не та, что в начале июня, не лаково-изумрудная. Повыцвела листва, пожгло ее солнцем. А цветник, напротив, только набирал силу и глаз радовал: горделивым султаном качался на ветру дельфиниум, слепили молочною свежестью мальвы, и дружно наливались красками карликовые георгинчики.
Хорошо. Кажется, чего не хватает? Оставайся да живи здесь хоть до конца дней. Отойти от дел, закрыть палисад от всех посторонних, чтоб ни агентам, ни стражникам ходу сюда не было. А тем более – жулью и прочим мазурикам вроде жирного Чена (от которого, кстати, столь настойчиво пахло, что дух тот не выветрился и по сию пору, хотя уж и три часа, как увезли его, минуло).
Правда, рассказал Чен много чего любопытного, так что потраченные усилия сторицей возместились. Необычная словоохотливость наглого и самоуверенного китайца Грачу очень понравилась. То-то, не все коту масленица! Ишь как во всемогущество-то свое уверовал – железной дверью загородился, черных монахов для охраны из какого-то отдаленного монастыря выписал. Хотя – какие они монахи? Убийцы, самые что ни есть отъявленные душегубы.
Однако не спасли они своего хозяина, не защитили. А всего и потребовалось, что дымка под дверь хорошо подпустить.
Не хотелось, конечно, вести Чена именно сюда, в чудный уголок чистоты и уюта. Ну да куда деваться? В управление тащить никак невозможно; там полковник Карвасаров непременно спросит: а как это получилось, милостивый государь, что у господина Чена загорелся подвал как раз в тот момент, когда и вы там поблизости оказались?
Что тут ответишь?
В общем, дабы не рисковать, пришлось вести Чена сюда. И, слушая сбивчивый рассказ совершенно ошалевшего после угара китайца, Грач еле сдерживал в душе мстительное греховное удовольствие.
То-то, луноликий! Шутки шутить с Грачом?
Проговорили долго, более часу. Теперь Грач сидел перед раскрытым окошком, слушал позднего соловья и размышлял, как же поступить далее.
Много чего наболтал толстый китаец Чен.
Говорил, будто в городе среди китайских чиновников зреет заговор. Будто бы, почувствовав слабость русских, решили они прекратить существование железнодорожной полосы отчуждения, а собственно КВЖД прибрать к рукам – со всеми постройками, депо, мастерскими, путевым хозяйством, службой тяги и вагонным парком. Все как есть. Только без русских. И-де собираются провернуть это в самое ближайшее время, так как понимают, что слабость нынешней администрации – временная, и адмирал Колчак, взявшийся за дело с умом и старанием, скоро так повернет, что еще неизвестно – уцелеют ли китайские мандарины и на нынешних-то своих местах. Новая вооруженная сила под его руководством растет не по дням – по часам; и скоро будет у адмирала настоящая армия, с бомбами, пушками, флотилией и даже со своей авиацией. Тут уж союзники из Европы должны постараться, прийти на выручку царю Николаю да и всей России.
Грач при этих словах поморщился – во-первых, сказанное и так было ему прекрасно известно. Кроме того, он знал цену помощи заокеанских господ. Каждая винтовка была оплачена русским золотом, и, чем дальше, тем больше золота требовали союзники. Получаемое военное снаряжение в прямом смысле становилось золотым. А до русского императора им нет никакого дела; главное – не упустить собственный шанс в коллективной дележке русского пирога.
Впрочем, для сыскной полиции это никакой значимости не имеет. Пускай господа из военной контрразведки в грязном белье копаются. Грач им тут не помощник. Агентессу, кровью и потом полиции добытую и заарестованную, контрразведчики себе забрали? Забрали. А что в ответ? То-то. Мы, дескать, белая кость, а вы там – темное царство. Ну, в таком случае, и разбирайтесь самостоятельно со своими заговорщиками, подпольщиками и прочей политической дребеденью.
При мысли о госпоже Черняевой (будем откровенны: про себя чиновник для поручений Грач называл ее просто Женечкой) стало одиноко и как-то тоскливо. Разве за водкой послать?
Но Грач вспомнил, что вечером еще идти в присутствие, и, вздохнув, отказался от этой мысли.
Что там еще наболтал Чен?
Говорил он о неком японском отряде, который будто бы еще со времен войны ищет в маньчжурских лесах какое-то снадобье для своего императора. Упомянув об этих японцах, Чен прямо позеленел – вот до чего испугался. Грач-то сперва решил, что Чен слишком наглотался дыма. Но потом понял: не в том дело. Похоже, китаец говорил правду. Или, во всяком случае, верил в то, что сказанное – правда и есть. Надо заметить, про этих японцев он рассказывал толково, с подробностями. Грач был допросчиком опытным и потому теперь ясно видел: с ходу такую историю ни за что не выдумаешь. Значит, и впрямь где-то слышал толстый китаец о таинственном японском отряде.
По его словам, это были настоящие черти: стригли головы людям направо-налево. Кажется, у них даже и прозвище было такое среди местных-то – «стригуны». Японцы приходили в деревню, собирали людей, пытали. В смысле – спрашивали, не здесь ли укрыто чудесное снадобье. А после уходили, никогда не оставляя свидетелей.
Так говорил Чен. Что с него взять? И ведь не возьмет в голову мысль: если не оставляли свидетелей, то откуда ж теперь про эти дела сам Чен знает?
Грач саркастически его об этом спросил, но китайца сей вопрос оставил вполне равнодушным. Он только пожал плечами. Дескать, какое это имеет значение? И пошел чесать дальше.
Сказал: по слухам, появился недавно в Харбине один из этих, из «стригунов». Маленький, почти карлик. И очень опасный. У него есть хозяин – японский офицер. Но офицера не видели. А может, и не узнали. Наверное, он тоже здесь, только сильно изменил внешность. Что ему тут надо – неясно. Но, верно, не рис сажать и не лес торговать приехал. Такой человек коли прибыл – знать, затевает что-то недоброе.
