– Доченька, я иду к тебе! – заголосил старик, дохромал до трапа и, соскальзывая со ступеней, полез на бак.
– Не надо, отец! – завопила девица. – Здесь стреляют!
– Огонь! – зычно рыкнул капитан.
Новый залп потряс корабль. Клубы дыма окончательно окутали палубу. Лодку разнесло, как будто она была трухлявая. Полетели тела с растопыренными конечностями. Обломки рухнули на лодку, следующую в кильватере. Крики боли слились с треском дерева. Уцелевшие прыгали за борт, плыли обратно… Старик вскарабкался на бак, споткнулся о разобранную бухту – поднялся, хромая, побежал к дочери. Но не добежал: лучшей мишени и не выдумать – задергался, как на веревочках, окрасился кровью, рухнул ничком, застряв головой в веревочной лестнице.
– Отец!!! – тоскливо и истошно голосила девица.
В два прыжка Толмак взлетел на шканцы. Сверкнул глазами.
– Неплохое утро, да, Лексус?
– Бодрит, – согласился Верест, передергивая затвор. – Ну что, Толмак, работаем в обойме? На счет три?
– Идет, – согласился Толмак, за шиворот втаскивая упирающегося Пруха. Коротышка безумно вращал глазами и зачем-то надувал щеки. Оружие он, конечно, забыл в каюте.
Просвистели канаты. Четыре строенных крюка вонзились в борт – классический абордаж с маломерных судов на крупнотоннажные. Вот-вот появятся орущие глотки, сверкнут сабли…
На подмогу уже бежали матросы с палубы. Но далеко – пока добегут, всех троих посекут.
– Поехали! – они припали к борту, полоснули очередями.
Карабкающегося первым сорвало, точно ветром. Ползущий следом пригнулся, рубанул саблей. Автомат выбило из рук – хорошо, ремень висел на плече, не упал в воду. Верест ударил прямым – в ревущий рот. Пират соскользнул с лестницы, съездив пяткой кому-то сзади, уцепился за веревочную перекладину. Найдя опору в пушечном порту, швырнул себя вверх, схватив Вереста за грудки. Сабля полетела на борт. Падать в море не хотелось совершенно. Верест напряг мышцы, рванул противника на себя, и они покатились по настилу, рыча, как звери. Жуткая боль впилилась в грудь: жилет пирата был прошит стальными пластинами с острыми шипами.
В разгар поединка сабля рассекла воздух. Коротышка успел среагировать – подобрал клинок и рубанул по шее пирата. Захватчик плеснул кровью. Головы не лишился, но горло отказало – отлетел мгновенно.
Скинув труп на палубу, Верест вскочил. Нащупал автомат за спиной, повернул к себе.
– Спасибо, Прух…
– Спасибо? – изумился коротышка. – И это всё, что ты можешь предложить?
Толмак бился примитивным кулачным боем – подняв плечи, опустив голову, наносил беспощадные костоломные тумаки. Один мертвец уже валялся, траурно окрашенный в красное. Да и второму недолго осталось наслаждаться – с развороченной челюстью он с трудом водил глазами и почти не защищался. Одновременно двое, махая тесаками, взлетели на борт. Глаза испуганные, бороды врастопырку. Аллах акбар, мужики? Прыгнули одновременно – один на Пруха, другой на Вереста. Ни ума, ни фантазии у разбойничков. Своего он кончил в полете, накачав свинцом. Второй, не по-мужски визжа, насадил пузо на клинок, заботливо выставленный коротышкой. Сабля со звоном переломилась. Но часть клинка осталась в теле – влеча за собой продолжительную агонию. «Благородный» пират ползал по настилу и мучительно умирал. Когда последние два разбойника спрыгнули на борт и легли, расстрелянные в упор подбежавшими матросами, он еще жил. Корябал по настилу грязными когтями, шептал – не то молитву, не то проклятия. Когда добили последних отморозков, доплывших до корабля, он пускал пену, точно загнанная лошадь. Когда торжественный вопль из луженых глоток возвестил вырванную с мясом победу, он с трудом умер…
Для закрепления пройденного капитан приказал нафаршировать скалы. Поставили пушки на прямую наводку и кромсали камень до полного абсурда. Снялись с якоря и медленно тронулись между безжизненными островками. Пираты ушли зализывать раны. Через четверть часа мыс Кошмара (вот уж воистину…) и сопутствующие ему рифы остались позади: «Святой Варзарий» вышел в море. Чернеющие от усталости матросы подняли латинский парус на бизани. Капитан лично повернул корабль лево руля, чтобы не терять из вида берег. Появилась возможность подсчитать потери.
Главную утрату дня – леди Хариту – бережно спустили на палубу, положили под грот-мачтой и укрыли одеялом. Остальных – приплюсовали. Из пятнадцати пассажиров погибли пятеро. Не считая леди – опальный старик, полная женщина – мать двоих детей (пуля прилетела случайно, убив наповал) и две старушки, скончавшиеся не от войны, а от разрыва сердца. Из восьми охранников, стороживших трюм, уцелели шестеро. Из двадцати членов команды – шестнадцать. Двое раненых, но, похоже, не серьезно – лежали в кубрике, куда добрались без посторонней помощи. Оставшиеся в живых пассажиры выли непотребным воем. Мужики сидели кучкой, потрясенно молча. Дочурка проштрафившегося чиновника не отходила от отца. Стоит отдать ей должное – она не лила обильных слез. Сидела на корточках в ногах погибшего, тихо покачивалась, оцепенело смотрела в одну точку. Глава «рейхсканцелярии» Ушкарь даже не вышел из каюты. Сам капитан спустился к нему, а когда вернулся, обветренное лицо багровело от презрения.
– Обсерился, урод, – сплюнул под ноги. – Переклинило. Сидит и скулит от страха, даже не понимает, чего я ему толкую.
– Ладно, – зевнул Толмак, кисло оглядывая «уголок мертвых». – Пойду досыпать. Ох, не люблю я море… Эй, коротышка, ты со мной?
Беда обнаружилась довольно скоро, когда охрана заглянула в трюм. И ахнула. Вода затапливала переборки, сочась через пробитое картечью днище. Груз ушел под воду – угадывались очертания плотно сбитых ящиков.
– Капитан, мать твою, тонем! – взревели молчуны. Мигом врубили помпу, но откачать не удалось – слишком поздно взялись. Под напором воды трещало дерево: брешь ширилась и превращалась в неохватную дыру. Насос работал, как проклятый – сменяясь пятерками, матросы наращивали мышцы, но уровень воды неумолимо поднимался. Охрана переквалифицировалась в дайверов – ныряла и вытаскивала основательно подмокший груз (как оказалось, партию новеньких гранатометов, закупленных обороняющейся Гариббой). Капитан повернул «Варзария» к берегу – иного выхода не было, нос судна заметно клюнул. Полчаса – и лишним «Титаником» во всевозможных мирах станет больше. Досконально изучать берег не нашлось времени: преодолевая мертвую зыбь, съедающую быстрый ход, каравелла вошла в первую же бухту, окруженную угрюмыми скалами – на первый взгляд вполне подходящую для стоянки. Отлогий берег отсутствовал, серые глыбы обрывались в воду, образуя неудобный, но пирс. Но беда не ходит одна: в десяти метрах от «пирса» подводная скала пропорола днище. Заскрипев сочленениями, корежась и кромсаясь, посудина встала. По счастью, было время отлива, и имелся небольшой шанс, что при поднятии воды каравеллу сдернет с рифа. Капитан орал, как истеричка, что вполне объяснимо – такой подлянки от жизни он не ожидал. Облаял всех, никого не забыл – начиная с Пруха и кончая создателем этого мира. Пиратам и членам команды досталось отдельно, причем в равной мере. Единственная на весь борт шлюпка в ходе катаклизма почти не пострадала. Отказала только механика спуска ее на воду. Обозвав всех присутствующих и отсутствующих в очередной раз мудаками, Лубрик проорал, что если через две минуты «это гребаное корыто» не встанет куда надо, вся кодла пойдет до берега пешком, по дну, уж он позаботится. Угроза возымела действие. Перевезли гражданских, в том числе трясущегося канцеляриста, которого за воротник извлекли из каюты и бесцеремонно навешали пинков. Трупы оставили в покое – им и на палубе было неплохо. Потом тянули груз, припасы, бочонки с питьевой водой, умудрились захватить даже картечницу, которую тут же зарядили и направили на скалы. День прошел, как бег на километр. Узкую площадку между скалами оградили валунами и навесили тент. Гражданских расположили отдельно – в тесной расщелине. Только к вечеру размеры несчастья уложились в голове. На вопрос Вереста о том, как жить дальше, капитан взбеленился, сжал кулаки и заорал:
