Роту подняли в ружье. Две минуты на сборы. Чертыхаясь, наезжая друг на друга, штрафники одевались, хватали вещмешки, оружие, цепляли амуницию. Орал комроты Кумарин, бегали, подгоняя солдат, молодые лейтенанты. Задачу толком не объяснили. Едва четыре взвода построились на поле, подъехали несколько полуторок, облепленных засохшей грязью, поступила команда грузиться по машинам…
Ничего экстренного, все планово, но в этой стране даже плановое подается в виде экстренного. Остаток ночи рота тряслась по пыльным фронтовым дорогам, обгоняла какие-то неторопливые батареи, сломавшуюся штабную машину, возле которой матерились офицеры. Самый нервный потрясал пистолетом над затылком копающегося в моторе шофера и кричал на все поле, что сейчас поставит его к стенке и пустит пулю в лоб. Проносились мимо обозов, мимо танковых колонн. Дружным ревом из ста восьмидесяти глоток приветствовали длинноногую регулировщицу на развилке, ловко справляющуюся с разделением потоков. Едва забрезжило, на западе стал прослушиваться гул канонады. Ухали разрывы. Остановка не меньше часа — кончился бензин. Ругались офицеры, ругался кряжистый тип в погонах, кричал, что бензина в цистернах нет, все уже «выпили», обозы отстают, на приказ, полученный Кумариным, ему плевать с высокой колокольни, и если уж Кумарину невтерпеж, может обратиться в ближайшую деревню — тамошние «бандеровцы» охотно подсобят гужевым транспортом. Ждали, пока подтянется колонна с заправочными баками, выстояли длинную матерящуюся очередь…
Первый день наступления был отмечен невиданными успехами. Успешно работала авиация, облегчая жизнь пехоте и танковым колоннам. Немцы откатывались, отчаянно огрызаясь. На второй и последующие дни темп наступления стал замедляться, сказывались неразбериха и плохое взаимодействие соединений. Отставали обозы — с оружием, едой, куревом. Наступающие механизированные колонны обошли стороной обширный лесной массив между деревнями Хохловка и Кижич — разведка донесла, что там сплошные чащи и болота. Танковый полк и батарею самоходных установок бравые разведчики почему-то не заметили. Появление в тылу атакующих войск размалеванных «пантер» и САУ «хетцер» стало настоящим сюрпризом. Пехотный батальон попал в клещи и погиб в тяжелом безнадежном бою. Сгорела попавшая в засаду колонна материального обеспечения полка. Немцы на этом участке фронта приободрились, подтянули резервы и бросились в контратаку. Соединения армии погрязли в кровопролитных позиционных боях. Пехотные части несли ужасные потери. Порой оказывалось, что некому подвозить боеприпасы и полевые кухни. Немцы спешно зарывались в землю, укрепляли господствующие над местностью высоты, подтягивали последние резервы. На участке наступления 45-й дивизии образовался широкий выступ, который плохо смотрелся на штабных картах и вызывал головную боль у советских военачальников. Частям на севере и юге удалось продвинуться и зацепиться за стратегические высоты, а с выступом в районе Казначеевки ничего поделать не могли. Пехотный батальон бился об него лбом и прекратил, выйдя из боя полностью обескровленным. Высота представляла собой покатую возвышенность в длину не менее семисот метров — изрытую оврагами и каменными завалами. С двух сторон — лесные чащи, где в принципе невозможно протащить технику. Наступать можно было только прямо — через два ряда колючей проволоки и минное поле. Наверху — блиндажи, извилистые траншеи, пулеметные гнезда, куча фрицев, с чего-то взявших, что с ними Бог, и готовых обороняться до последнего. Весь склон был усеян телами солдат механизированного батальона, остовами сгоревших танков. Минное поле уже «разминировали» — солдатскими телами. Колючку тоже прорвали в нескольких местах. Но от этого не делалось комфортнее — склон простреливался полностью…
Ничего удивительного, что на высоту решили бросить штрафную роту. Иллюзий не питали — выживут не многие. Впрочем, в окопах незадачливого механизированного батальона было сухо и уютно. Душевные неудобства вызывала только высота с сухим номером 213, которая с позиций просматривалась в полный рост. Похоронные команды, понятно, не работали — в противном случае пришлось бы вызывать вторую похоронную команду, чтобы вытащить первую. Впрочем, днем немцы не стреляли. Только снайперы вели спорадический огонь, выискивая мишени на советских позициях. Выше бруствера не высовывались. Подразделения роты рассредоточились по позициям, люди томились в тревожном ожидании. В три часа подъехала полевая кухня — разносчики еды, пригнувшись, бегали по ходам сообщений. Ели с трудом — кусок не лез в горло. Даже бывалых бойцов при виде высоты № 213 начинало слегка подташнивать. Пробежали порученцы ротного — с известием, что через полчаса начнется атака. Народ молчал — разговаривать не хотелось. По рядам прошелестело еще одно тревожное известие — прибыл пулеметный заградительный взвод и устанавливает пулеметные гнезда для «максимов» буквально в полусотне метров от траншеи. «Вот же суки, — цедил сквозь зубы Гурвич, — лучше бы эти пулеметы на немцев направили».
Но приказ о наступлении задерживался. Прошел час, второй, третий. Подкрались сумерки. Бойцы устали ждать, уже срывались на истерику. Сидели на корточках спиной к внешней стене окопа. Нервно напевал что-то блатное Рыщенко, отчаянно чесался уголовник Фикусов, покрывался смертельной бледностью бывший полицай Демченко. Ждали, как выяснилось, авиаудара. Воздух пронизал тягучий нарастающий вой — эскадрилья штурмовиков прошла над высотой, поливая огнем позиции немцев. Бойцы одобрительно загудели, приободрились. Штурмовики заходили на второй круг. Самые отчаянные высунулись, чтобы полюбоваться — уж, наверное, снайперам было не до того, чтобы высматривать мишени. Крупнокалиберные пулеметы и пушки кромсали немецкие укрепления, раздавались взрывы — хлесткие, тугие, трескучие, летели в небо комья земли. Застучала зенитная установка — трассиры понеслись вдогонку отстрелявшимся штурмовикам. Вспыхнул самолет, и толпа расстроенно ахнула — словно гол забили в ворота любимой команды. Подбитый «Як» отвалил в сторону, закачался, из хвостовой части повалил густой дым. Эскадрилья ушла на аэродром, а подбитый штурмовик натужно дотянул до линии фронта, стал терять высоту. Вывалилось что-то черное — летчик. Купол парашюта взмыл в небо. Самолет, похожий на хвостатую комету, скрылся за холмом, а парашютист плавно опускался на лес — слава богу, уже на нашей стороне…
А потом началась артподготовка — с одной стороны, и неплохо, но все это явно свидетельствовало об отсутствии взаимодействия между родами войск. Дальнобойная батарея накрыла высоту. Гребень горы украсился фонтанами. Снаряды выли с мерзким свистом, оглушительно рвались. Звенели барабанные перепонки. Люди сидели в траншее, зажав уши, напрягались от острых воющих звуков. О ювелирной точности артиллеристов говорить не приходилось — взрывы гремели по всему склону. Несколько снарядов упали в непосредственной близости от траншеи — каски солдат засыпало землей.
— Что же они делают, мазилы? — бурчал Костюк, нервно дымя в кулак папироской. — Что же они делают? Своих же ни за хрен собачий переубивают…
— Пусть лупят, пусть… — твердил как попугай Липатов. — Глядишь, и нам работы меньше будет…
— Без работы не останешься, не обольщайся. — Гурвич растирал гипсово-белое лицо — вконец онемело. — Думаешь, немцы такие дурные, да? Уж позаботились, поди, зарылись в землю — сидят и посмеиваются, в картишки режутся. А стоит нам пойти — они уже на позициях…
