— Ни хрена не понимаю, — проворчал Игумнов. — Что тут вообще происходит?
Поляки оказались вполне миролюбивой публикой. Оттащили в кусты своих покойников, прикрыли их ветками. Армия Крайова — вооруженная часть польского подполья — действовала в пределах довоенных территорий польского государства. Вела бои с немецкими войсками, с украинскими националистами, не гнушалась расстреливать мирных украинских жителей — в отместку за то, что солдаты УПА расстреливали мирных польских жителей. На Западной Украине был создан обшар № 3 под командованием коменданта полковника Филипковского — под его началом воевало не менее восьми тысяч поляков. С советскими властями отношения у Армии Крайовой были сложные, запутанные, но до открытого противостояния доходило редко. Случались и совместные операции. Польское командование наивно считало земли Западной Украины и Западной Белоруссии своей территорией и ставило перед Армией Крайовой задачу по мере отступления немцев овладевать освобожденными районами. Вступающие советские войска заставали в населенных пунктах уже готовый аппарат власти, поддержанный боевыми частями, преданными Микульчику. И советскому командованию такой расклад дел, понятно, не нравился. Но и открыто объявлять Армию Крайову врагом пока не хотелось. Советское командование поступало довольно «не по-товарищески». Представители польской власти по-тихому уничтожались или передавались немцам. Отряды распускали, базы прибирали. Временами польские отряды разукрупняли, приписывали к советским частям и отправляли воевать против немцев — под чутким, разумеется, контролем. По мере освобождения территории польские части разоружались и направлялись в специально организованные сборные пункты для проведения расследования. К окончанию лета 44-го эшелоны с интернированными бойцами Армии Крайовой катили в Сибирь чуть не сплошным потоком…
— Мы участвовали в боях с немцами в составе 22-й мотострелковой бригады, — рассказывал поручик Зремба. — Наш батальон потерял половину бойцов, но взял Глиничи — важный транспортный узел. Потом прошел слух, что уже завтра у солдат отберут оружие и отправят в лагерь для интернированных. Мы покинули часть и пробираемся на запад. Сначала нас было двадцать восемь. После боя с украинской полицией у Кражино осталось четырнадцать. Теперь осталось… — поручик тяжело вздохнул, — всего восемь. Поверьте, пан сержант, мы не хотим воевать с русскими — как бы русские ни издевались над нашей страной.
— Куда вы направляетесь?
— Два дня назад в Варшаве началось восстание, пан сержант, — вступил в разговор хорунжий Шеманский. — Мы узнали о нем по радио в одной из деревень — наши люди вещают из Варшавы. Солдаты нашей армии под командованием полковника Хрустеля захватили центр столицы и выдавили оттуда немцев. Захватили много важных стратегических объектов, мостов, коммуникаций. Но немцы не сдаются, к ним подтягивается подкрепление, они совершают массовые убийства наших мирных людей. Полякам очень трудно в Варшаве. Мы должны туда попасть. Мы просто обязаны быть там.
— Ни хрена себе ближний свет, — присвистнул Игумнов.
— А если бы немцы захватили вашу Москву, вы бы не бросились туда со всех концов вашей необъятной страны? — резонно вопросил поручик. — Так что ничего удивительного, панове. Все мы патриоты своих стран. Честь имею, господа. — Поручик козырнул и щелкнул каблуками.
* * *
Они угрюмо смотрели, как уходят на запад поляки. У одного рука перевязана, у другого голова, третий еле тащился, подволакивая ногу. На поляне остался немецкий пулемет MG-13 с барабанным диском на семьдесят патронов, а рядом сумка с боеприпасами. Тащить на себе все это громоздкое хозяйство у польских солдат уже не было сил.
— А вот це дило! — обрадовался Игумнов и мгновенно завладел пулеметом, принялся проверять затвор, протирать кожух.
— Неужели с собой потащишь? — недоверчиво спросил Зорин.
— Еще как поташу, — уверил Федор. — Он же не весит ни хрена, подумаешь, двенадцать кэгэ. Вот только сумку кому-нибудь доверь, я ведь вам не тягач.
Доверили Шельнису — интендант, конечно, очень обрадовался. Ралдыгина похоронили на краю поляны, под молодым дубком. Рыли землю ножами, корягами, отдыхали по очереди. Посидели несколько минут у свежего холмика, покурили сигареты, с которыми щедро поделились поляки, потащились на северо-восток. Горы остались в стороне, а там, где двигался отряд, простирался лесной массив, изредка прореженный островками скал.
— Тихо, — вдруг сказал Гурвич и остановился. Поворотил ухо к востоку: — Слышите?
Все прислушались. Колготились галки и вороны. Нет, не то. Сомнений не было — с востока долетали звуки отдаленной канонады. Как-то мягко пока, заглушенно.
— То ли гроза, то ли… — многозначительно начал Шельнис.
— Это не гроза, — перебил Новицкий, — это наши гаубицы ухают.
— Наши наступают, мужики! — обрадовался Игумнов. — Скоро здесь будут!
— А там кто наступает? — Фикус развернул ухо на запад и приложил к нему ладонь.
На западе тоже что-то происходило. Лаяли собаки, трещали выстрелы. Все это продолжалось секунд тридцать, потом стихло. Потом опять вспыхнуло.
— Поляки в засаду попали? — предположил Новицкий.
— Может, и поляки, а может, и нет, — пожал плечами Зорин. — Прибавим-ка прыти, мужики. Нам бы выбраться из этого чертова леса…
Дорога возникла внезапно — они отшатнулись от нее, как черт от ладана. Попрятались в кустах, стали нагребать на себя ветки. Асфальтированная трасса, петляющая, как змея. Покатая канава водоотвода. Долговязые буки окружали дорогу. Чуть левее на дальней стороне возвышался небольшой рельефный холм.
— Пригнуться… — прошептал Зорин.
Рычал мотор. Слева из-за поворота выехал громоздкий грузовик с удлиненным зачехленным кузовом и мощными колесами. Громыхая, проехал мимо и вдруг начал притормаживать.
— Заметили!.. — ахнул Гурвич.
Игумнов клацнул затвором, припал к пулемету.
Обошлось, грузовик притормаживал перед очередным поворотом. Сбросил скорость почти до предела и начал медленно выворачивать влево, сминая молодую поросль кустарника. Из кузова доносились монотонные голоса. Радиуса для разворота водителю не хватало, он остановился, сдал назад, начал круто выворачивать баранку. Зарычал и покатил по невидимой из укрытия проселочной дороге между рослыми деревьями. В кузове сидели солдаты. Выделялась высокая офицерская фуражка, ее носитель расположился рядом с задним бортом.
— Куда это они? — не понял Игумнов.
— Не доложили, — проворчал Зорин. — Объект, стало быть, поблизости от дороги. Но нас оно не волнует, нет? Канонада, кажется, ближе стала? — Он приложил ладонь к уху.
— Ага, — обрадовался Игумнов. — Кажись, ближе.
— А по-моему, так же, — проворчал Новицкий. Все замолчали, вслушивались в звуки отдаленных разрывов.
— Может, покемарим? — предложил Фикус. — Наши сами придут, мы их тут и встретим. А то не в цвет как-то навстречу телепать…
