До опушки мы не добежали, в поле зрения появился еще один участник экспедиции. Подержанный «Москвич» ткнулся в хвост заглохшей «Ниве», появилось тело, отделилось от машины и не очень твердо поплыло наперерез. В предрассветной мгле проступали очертания фигуры. Неплохие, надо признаться, очертания.
– Мать честная, – ахнул Крюгер, – в наших краях объявилась медведица-шатун!
– Которой не дает уснуть медведь-храпун, – ворчливо отозвался женский голос. Силуэт «пополнения» стал отчетлив и приятен.
– Яна Владимировна, – ужаснулся я. – Прошу прощения, вы часом не сбрендили? У вас аппендицит, вас вчера из больницы выписали, вас только постельный режим спасет от глупой смерти. Янка, а ну брысь отсюда!
– Вот-вот, – подсюсюкнул Венька, – настоятельно рекомендуем вам, Яна Владимировна, пойти на хрен.
– Да ладно, не парьтесь, ребята, – отмахнулась Янка, худая рыжая девица с курносым носиком, обмазанным веснушками, и короткой прической «под бобра». – Не буду вам сильно мешать.
– С бабой веселее, – рассудительно заметил один из сержантов. – И на подвиги опять же не так тоскливо...
– Откуда вы, Яна Владимировна? У вас открылся дар предвидения по причине неизлечимой болезни? – почтительно справился Лиходеев. Он всегда обращался на «вы» к украшению нашего отдела – поскольку младше Янки на восемь лет.
– Кудыкин позвонил, – с убивающей простотой объяснила девица. – Разбудил среди ночи и поинтересовался, не желаю ли я принять участие в поисках сбежавших преступников.
– Сволочь! – заорал я. – Придушу гада! Сам-то перетрусил, мерзавец, не поехал! Вот бы его мордой в эту гребаную тайгу!!!
Злоба душила и не давала взвешенно оценивать ситуацию. Почему за ляпы бездарей должны отдуваться невиновные? Мы рвались через дремучий лес, буксуя в залежах бурелома, проклиная судьбу и тупое начальство, ожидая выстрела в живот из-под каждой коряги. Выискивали следы бегущих преступников, с чем гораздо увереннее и грамотнее справились бы поисковые собаки, о доставке которых из Абахи, разумеется, никто не подумал.
– Артем, смотри! – По недосмотру вырвавшаяся вперед Янка вдруг присела, стала разгребать свалявшуюся листву. Обнажилась выемка с топкой грязью и отпечатком сапога сорок второго размера.
– Откуда у этих ублюдков сапоги? – пробормотал Венька, расталкивая нас и жадно всматриваясь в находку.
– Сняли с охранника, пораженного поленом, – догадался я. – А второй так и бежит в больничной обуви. В лучшем случае это кроссовки.
– Островская, уйди в тыл! – схватил Крюгер за воротник Янку и чуть не пинком спровадил в куст волчьего лыка. Вместо благодарности. А сам рванулся вперед, сжимая фляжку, как божий стяг...
План действий можно было не озвучивать. Преступники измотаны, у них гудят ноги. Бегут из последних сил, причем оба – один истер ходули до кровавых мозолей (попробуйте побегать по тайге в чужой обуви), другой – отбил и расцарапал. Но оба коварны и изобретательны. Им терять нечего. Будут отбиваться. И бегут они, кстати, на бывшую охотничью заимку...
Лес редел, расступались кудлатые осины с позолотой листвы, еловый молодняк, кусты, усыпанные съедобной и не очень ягодой. Вновь зачавкало под ногами. Образовалась просека, по которой несколько дней назад проехала машина: дожди не размыли радиальный узор протектора. Обрыв в пару метров высотой, его обтекали с двух сторон заваленные каменьями тропы. За стволами проглядывал бревенчатый сруб, крыша, обитая брусом. Навес с дровами, колодец, обмазанная глиной печка, умывальник с отбитой эмалью... Я лежал за лишаистой кочкой, в двух шагах от крошечного водоема, заросшего зеленой тиной (странные метаморфозы русского языка, но такая тина испокон веков называется шмарой). Капля росы каталась в чашке кожистого растения. Птица чирикала над головой в густой листве. Из дома показался мужик преклонного возраста – в ватных штанах, стеганой жилетке, куртка из болоньи поверх жилетки, наполовину лысый. Набрал охапку дров, покосился по сторонам, засеменил обратно. На пороге споткнулся, но удержал свою ношу, поднялся с колена, исчез в недрах избушки. Я завозил локтями, выбираясь на поляну. Напрасно упыри позволили этому персонажу выйти из дома... На флангах шевелились кусты – коллеги выдвигались на исходные позиции. Я скатился в низинку и под изогнутым деревцем, разбитым молнией, нашел еще один отпечаток кирзухи. Носок направлен точно на заимку. А ведь решили замаскироваться, уроды... Я подал знак смышленому Лиходееву. Венька утер рукавом сопли, кивнул – не глупее, мол, других, уполз под куст, шурша листвой. Я снял «макарова» с предохранителя и первым выдвинулся на тропу, практически не сомневаясь в грядущих успехах...
Зимовье перестраивали, утепляли, забивали паклей щели, но контуры избы изменений не претерпели – квадратный сруб, ступенька с дверью, оконце чуть более тюремного. На южной и западной сторонах как будто не было окон, но я очертил стволом квадрат, и Венька понял – кивнул, ныряя в крапиву. Я замер у крыльца, прижавшись к брусу. Пятисекундная медитация, сочетаемая с православной молитвой... бросился в дом, прочертив балетное па и впаявшись в груду составленных друг на друга тазиков.
– Ни с места, милиция!!!
Мужик отпрянул от печки – перепуганный, оглушенный. Перед моим появлением он укладывал в нее дрова. Кочерга вывалилась из рук, он попятился, опрокинув ведро.
– Дяденька, не шевелись, – посоветовал я. Быстро пробежался по заимке – сорвал шторку, за которой был топчан, крытый шерстяным одеялом, глянул за печку, убедился в отсутствии лестницы на чердак. Венька с индейским воплем влетел в заимку – мстить за павшего товарища. Я подал знак – не буянь. Нетерпеливо повел стволом – выметайся. Венька пожал плечами и выгреб на улицу – озираясь, излучая жирный вопрос.
– Савельев? – мрачно спросил я.
Дядечка кивнул, отлипая от стены. Белый, как полотно, губы дрожали. Немного странно. Разве так должен реагировать на слово «милиция» человек, проработавший всю жизнь в системе МВД?
– Ребята, вы что? – сглотнув, поинтересовался хозяин.
– Простите, гражданин, – казенно отозвался я. – Рыдаловский уголовный розыск. Сбежали двое опасных преступников. Вы чужих не видели?
– Не видел, – лихорадочно замотал головой пенсионер. – Нет, товарищ, серьезно, я и своих-то не видел... Я рано встаю, если бы кого увидел...
– Да вы не волнуйтесь, я вам верю, – сказал я преувеличенно громко.
Мотивация старика, похоже, становилась понятной – на вешалке за телогрейкой висел черный плащ, который никак нельзя было назвать мужским. Пасечник жадно поедал меня глазами, причем одна половина мозга умоляла: уйди! Вторая слезно упрашивала: останься!
– Подпол есть? – спросил я.
Подумав, старик покачал головой. Я еще раз осмотрелся и оттянул стволом драный половик, лежащий посреди комнаты. Подпола не было. Тесанные рубанком, крашеные половицы.
– А на улице? – спросил я губами. Старик еще раз подумал и опять помотал головой.
