– Прости, милая, – пробормотал я и на корточках отправился в предбанник. – Это была последняя счастливая минута нашей жизни...
– Ничем не могу тебя порадовать, Артем Николаевич, – монотонно пробубнил Венька. – Ты как себя чувствуешь?
– Ужасно, – приукрасил я. – Ты где?
– Пока еще дома... А ты?
– Спроси лучше, в чем.
– Понятно. Слушай, ты не знаешь, почему так жутко болит голова?
– Не знаю, – сказал я. – Тебе виднее. Магнитная буря, мигрень, задержка месячных... Сходи в баню.
– В какую еще баню? – не понял Венька.
– В собственную. Возьми с собой Настю, пусть с тазиками побегает.
– Да ну тебя самого в баню, – оскорбился Венька. – Умник нашелся. Я годовой запас анальгина извел. А Настя все равно на работе... Ах, да, Артем, я начал с того, что ничем не могу тебя порадовать. Ты не застал вчера самого интересного. Метрах в девятистах от Федориной горки – между турбазой и городом – сержант Лысенко обнаружил хладный труп гражданина Григоренко.
– Серьезно? – на всякий случай спросил я. Заряд энергии начал куда-то улетучиваться. Я чувствовал себя разбитым и потерянным.
– Местность в тех краях пересеченная, но подъехать можно. Узкая лощина, заваленная камнями, – туда его и скинули. Шишка на голове, горло разрезано удавкой. Оглушили, привезли в глухое место, задушили и скинули. Там же и прятали машину, потому что в городе ее не видели. А ночью воспользовались...
– Почему решили, что это Григоренко?
– Похож по твоему описанию. Кстати, цени – я приложил массу усилий, чтобы тебя не дергали.
– Потом поблагодарю, – сухо сказал я.
– Все равно забудешь, – хмыкнул Венька. – Отвезли в морг, съездили за Лизаветой Михайловной... подружкой Крюгера – она и опознала своего соседа.
– И есть соображения?
– Соображения? – не понял Венька. – В то время, когда вы все дрыхнете, наплюя на работу, я должен носиться по вашим трупам и вырабатывать соображения?
– Отлично, – вздохнул я. – Нас сегодня уволят.
Спешить было некуда (все равно уволят). Я с чувством простился с Эммой, забрался в сплющенную машину и поехал домой. Накормил голодного кота, стянул с себя женские джинсы, передохнул. Извлек из холодильника протухшего цыпленка, утрамбовал в помойное ведро. Полежал, приводя самочувствие в норму. Ради смеха позвонил знакомому автомеханику и поинтересовался, занимается ли он реанимацией мертвых автомобилей.
– Привози свой внедорожник, – вздохнул механик от бога Генка Самолетов, – посмеемся. Но прими во внимание, Артем, практика показывает, что починить такую машину значительно труднее, чем купить новую.
Он точно подметил про внедорожник – на дорогах таким машинам делать нечего. Путь до автосервиса был тернист, и я впервые пожалел, что не использую затемненные стекла. Моей машине улыбались встречные девушки и удивлялись мужчины. Старенькая «Кальдина», выезжающая из автосервиса, испуганно шарахнулась, уступая дорогу. У механиков, ковыряющихся в битой «Хонде», отвалились челюсти.
– Твоя кляча превзошла мои ожидания, Артем, – восхищенно сказал Генка. – Не хотелось бы тебе отказывать, но, боюсь, придется. Я понимаю, что ты – большое милицейское начальство, рискую навлечь на себя божий гнев, но посуди сам – разве я волшебник?
– Не волшебник, – согласился я. – К тому же с пожарной безопасностью у тебя, я слышал, проблемы?
– С безопасностью все о’кей, – хохотнул Генка. – Проблемы – с пожарным начальством. Хотят так много, что самим неловко. Отсутствие денег портит людей. Не пугай меня пожарными, Артем.
– Могу решить, – предложил я. – Кое-кому из твоих шантажистов давно пора готовиться к поступлению в ИТУ. Или поумерить аппетиты.
– По рукам, – согласился мастер. – Решишь проблему – нет вопросов. Только знаешь... – Генка замялся, – ты подъезжай денька через три. Расковыряюсь с текучкой и обязательно поколдую над твоей антилопой.
– Хорошо, – покладисто согласился я. – Поколдуешь, тогда и решим.
Я ехал по городку, привлекая внимание аборигенов. В двух кварталах от райотдела будка ГАИ исторгла сержанта, который протер глаза и махнул полосатой палочкой.
– Может, тебе еще и пятьсот рублей дать, удостоверяющих мою личность? – буркнул я, когда он трусцой подбежал к машине.
– Это вы, Артем Николаевич? – служивый растерялся. – Ну вы и отмочи-или... Не узнал, право слово, не узнал. Богатым будете. Где же вас так разукрасило? – Гаишник с интересом принялся изучать наиболее яркие последствия вчерашней аварии.
– Места надо знать, Фещенко, – огрызнулся я. – Имею я право немного расслабиться?
Сержант сочувственно похмыкал. У парня явно поднялось настроение.
– Я поеду, Фещенко, не возражаешь? – ядовито осведомился я. Гаишник козырнул:
– Счастливого пути, Артем Николаевич. Осторожнее на дорогах. Может, вам, того... деньжат подкинуть?
И так продолжалось всю дорогу. Я принципиально поставил свою разруху впритирку к «Паджеро» козла Кудыкина, проигнорировал курящего на крыльце и оргазмирующего от моего корыта Лукоморова и двинул в здание, как на Голгофу.
Показательное распятие в этот день не затянулось – прошло без готических ужасов, трупов, разрушений. Приглашать на избиение капитана Богатова работников органов государственной власти становилось приятной традицией. Разнос, по крупному счету, я получил лишь за то, что не поставил руководство в известность о вторжении в мой дом господина Григоренко. В убийстве последнего меня не обвинили, поскольку алиби имелось стопроцентное: ни минуты за прошедший день я не оставался в одиночестве.
Но выжали меня, как тряпку. Особенно умилил вопрос прокурора Каморина: «А имеются ли у вас предположения, Артем Николаевич, почему преступники желали смерти работникам милиции?»
Мой ответ, я думаю, его тоже умилил: «Преступники, Игорь Витальевич, желают смерти работникам милиции в единственном случае: если упомянутые работники хорошо работают».
В отделе удалось передохнуть. Там тоже сохранялась напряженная атмосфера, но лучше, чем этажом выше. Коллеги были в курсе наших с Венькой злоключений. Реагировали сдержанно. Янка, бормоча «Прощай, фигура», грызла плюшку. Она была неласкова, как небо за окном. Крюгер по определению был «ни тяти, ни мамы». Он пытался приспособить чайник к розетке, но последняя разболталась до того, что вываливалась из стены, не желая совмещаться с вилкой. Венька перекатывал в ладошке эбонитовые шарики и с интересом наблюдал за процессом.
– Смотри-ка, живой, – удивился он, поворачивая голову. – Улыбнуться пытается. Разнос прошел в игривой обстановке, с троекратными поцелуями и дружескими подначками.
Напевая под нос: «Сегодня самый лучший день, друзьям раздайте по обойме...», Крюгер активировал измученный чайник, вытер пот и крякнулся за стол. Суровая закалка у мужика – я бы на его месте уже давно, как Паниковский, скончался от разрыва сердца.
