Были еще нечитаемые, стертые дождями, выжженные, облитые горючкой, замазанные, соскобленные ножом.
Редд почесал шрам, задумчиво обошел доску.
– Это у нее от всей бригады дитя-то народилось, лля?..
– А что за бригады?
Редд одернул черную куртку, присел на бортик, покачал ногой в истоптанном ботинке.
– Которые город восстанавливали.
– А где они сейчас?
– Давно это было, – бросил Редд фразочку и сделал вид, будто ему все равно, рассказывать или нет. Рассказать явно очень хотелось, и я его подбодрил:
– Так что было-то? – И даже самолетик ему отдал.
Редд сначала старательно прогладил все сгибы нашей бумажной поделки, примерился на глазок, накрыл нижней губой верхнюю и метнул самолетик, словно пилум.
– Давно это было, лля. Когда город развалился, синдромеры мертвых выкапывали, раненых спасали, разгребали завалы… Вот они и были бригады.
Я посмотрел вниз: самолетик медленно опускался на противоположную крышу, с покосившейся ловушкой антенны.
– Они все полезное и выгребли, – с неожиданной обидой закончил Редд, – да от жадности и передохли.
Самолетик исчез. Нестерпимо хотелось найти еще бумаги и сделать еще один. Попробовать аккуратненько содрать одно из объявлений?
– История не новая, – сказал я, – даже последние дети однажды померли скопом, потому что нашли залежи какой-то синтетической дури.
Редд посмотрел, как я пытаюсь отлепить объявление от пластиковой доски, нагнулся и вручил мне нож.
– Они все равно были герои, – сказал он.
Ему явно хотелось поразить меня еще чем-нибудь
– Да?
– Могу показать их базу. Хочешь?
Нож отдирал бумагу тонкими длинными полосками. Второго самолетика не получится.
– Пойдем.
Делать все равно нечего. Сантане я не указ, Эдд и Командор меня не слушают.
Глава 7
Зря я согласился. Мы шли уже два часа, и ландшафт становился все мрачнее. Меня всего облепила пыль, мелкая и колючая. Лицо Редда тоже походило на серую маску с прорезью красного рта и шахтерскими белками глаз.
Под подошвами ботинок крошилась и умирала зыбкая ломкая трава. Она была погребена под слоем пористых угольных хлопьев, и все-таки пробивалась сквозь и упрямилась, ловила редкие солнечные лучи.
– Где-то за ближайшим пригорком – ручеек. Вода в нем мыльная. Пить нельзя, а умыться можно, – хрипло сказал Редд.
– Отлично.
Рано радовался. Ручей высох. На дне лежали камешки, круглые и овальные, маленькие и большие.
Я присел, набрал их полную горсть, присмотрелся и выронил. Тошнота накатила неожиданно и так сильно, что он не выдержал – вывернуло, и долгая горькая слюна напомнила о гранатовом роме.
Почему-то показалось, что это не просто камни. Что все они вынуты из желчных пузырей и почек, и созревали долго в мути и крови, в мясе и желчи, а потом вылились потоком, с муками и смертями, и устлали дно ручья.
Редд сделал вид, что рассматривал какую-то дальнюю горку.
– Чуть-чуть осталось, – сказал он. – Я тут все знаю – там травинка, тут былинка, здесь ямка…. А вон уже и завод… там все раньше и работали. Я маленьким был, с квереонами болтал, знал все их дела и сплетни до пятого колена… Здесь колючка начинается.
Колючая проволока в серебристой траве почти незаметна, приходится наклоняться и ощупывать путь руками.
– База. Чудное место. Трогать ничего нельзя – предупредил он. – Стрелять будут.
– Кто?
– Не знаю, – Редд пожал плечами, – но без промаха бьют, так что заходим вежливо, смотрим и вежливо уходим.
База: пластиковые ворота радостного голубого оттенка. Кругом – валуны и мертвая зелень, быль, тлен и пересохшие ручьи.
Редд нерешительно потоптался на месте.
– Должны открыть, лля, – неуверенно сказал он.
Я обернулся. Город где-то далеко-далеко, командорские владения много севернее, но яркие цвета и монументальность ворот напоминают мне его вотчину. Может, повезет, и здесь обитает более сговорчивый квереон, обладающий такой же мощью, как и Командор? Что-то вроде его доброго и хорошего братца?
Не могли же люди все свои надежды и будущее повесить на одного Командора, наверняка его кто-то страховал…
С тихим жужжанием сработал скрытый механизм. За пластиковыми воротами открылась прямая светлая улица. По ней ползали блестящие шарики. Редд многозначительно поднял палец, нагнулся, осторожно сорвал пучок сухой травы и тут же уронил его. Шарики устремились к пучку, растащили его на травинки и втянули внутрь себя. Покружив еще по чистому асфальту, снова разбрелись.
– Мусор они убирают, – шепотом поделился Редд.
Я присел и попытался рассмотреть уборочный шарик. Совершенно круглый, блестящий… разобрать бы его и посмотреть, как он работает.
Почему-то от суеты маленьких уборщиков стало грустно. Бедняги. Крутятся тут без толку, ни тебе окурка, ни фантика… Интересно, что они делают с трупами тех, кто относится к базе без должного уважения? Редд говорит, здесь стреляют на поражение.
Представилась мерзкая картинка: эти шарики, пожалуй ведь, едят трупы. Переваривают внутри себя и как-то утилизируют.
Первое здание, в которое завернул Редд, а я потащился следом, оказалось почти пустым. Стояли несколько желтых столов, свет лился через большие чистые окна, и громоздились на столах папки с цветными детскими рисунками. Каждый рисунок запечатан в прозрачный пластик.
Я задумчиво полистал. Яркое солнце с глазами и улыбающимся ртом. Радуга-дуга и синий кролик с непомерно длинными ушами.
Лошадка на тонких ногах, красная машинка с колокольчиком. И всюду – часто-часто, – взявшиеся за руки человечки. Девочки в юбочках и с большими бантами на голове, мальчики с флажками; женщины с бусами на шее, мужчины в галстуках-селедках.
Редд наклонился и постучал пальцем по рисунку.
– Видишь, как хорошо….
Я листал картинки, не слушая его и не желая слышать. Мы рисовали такое же. Мы рисовали таких же смешных человечков, ярких зверушек и улыбающееся солнце… Получается, мы все-таки не другой вид, не генетический слив, как сказал Сантана. Выходит, до нас тоже были такие же… только где они? Выросли, организовали бригады, писали письма Ирме, разгребали завалы и передохли от жадности?
– Им Край и полагался, им и нам…
– Да объясни ты толком, – сказал я, – почему синдромерам полагался Край?
– Потому что так и есть, – отрезал Редд, – Край – наша территория, это всем известно с незапамятных времен. Его сначала захватил какой-то ублюдок, а потом ваш капитан.
