Командор помахал руками в такт одной ему слышимой музыке: гремели в голове военные марши прошлого столетия.
– Лейтенант, предлагаю расслабиться накануне вечеринки.
– Как?
– Посадим сюда дежурного, отдадим Кроу его бумажки и выберемся отдохнуть.
– Но все работают…
– А ты дай им пару часов свободного времени. Пусть сыграют в бильярд или подремлют немного.
– Но…
– При использовании луча температура в кабине может подняться, и тебя, пилота, изжарит заживо! – рявкнул Командор. – В преддверии такого события стоит расслабиться и выпить, как ты считаешь?
– Да, сэр.
Командор явственно увидел проступившее на лице Лейтенанта облегчение и подумал: хорошая шутка всегда разрядит обстановку.
Телепортационные камеры еще находились на испытательном сроке, так что покидать базу пришлось своим ходом: через хитросплетение коридоров, мно-
жественных пересадок на скоростных лифтах и в конце пути – вертикально вверх по лестнице-скобам, впаянным в бетонную стену бункера.
Люк открывался на полностью автоматизированном пропускном пункте, которым не пользовались по назначению со времен ресурс-войн. Пункт работал бесперебойно, но тщательно поддерживался в крайне запустелом виде. Помещения припыляли, вворачивали перегоревшие лампы, искусственно блокировали программы мелкой технической обслуги.
Сунется сюда кто-нибудь – решит, что пункт этот доживает последние деньки, вытягивая из генераторов последние капли энергии.
С другой стороны, пункт умел защищаться от мародеров, любителей демонтировать заброшенную технику, красть стулья и ручки из выдвижных ящиков столов. Такие расстреливались незамедлительно, а труп исчезал в недрах базы, где уходил в крематорий и дальше – в мусорное ведро.
Суровое время требовало суровых мер, а мистические байки, окружающие подобные места, способствовали уменьшению количества трупов.
– Что Кроу говорит о телепорте?
– Говорит, пока мы работаем над Вороном, на камеры телепорта попросту не хватает энергии, и рисковать не советует.
Поставить бы уже этого Ворона на ноги, с неудовольствием подумал Командор, половина базы на экономрежиме, а ведь параллельно ведутся еще несколько важнейших разработок…
Перед тем как выбраться из люка, он отключил защитные системы пункта и включил их обратно только после того, как вывел из гаража машину, усадил Лейтенанта на переднее сиденье и оставил башни пункта на пару миль позади.
Дорога была плохой. Две колеи, выбитые в грунте словно бы разного размера колесами – справа колесом дамского автомобильчика, а слева – внушительной осью бронированного внедорожника.
Местность здесь шла под уклон, машину перекосило, она подпрыгивала и хрипела – неприметный пыльный фермерский фургончик с заляпанными грязью номерами.
Если кто-то увидит – решит, что безумный алкоголик зарулил не в ту степь и теперь в ужасе пылит обратно.
Лейтенант крепко держался за ручку у потолка и сидел ровно, как влитой. Выучка пилота – в любом кресле сидеть словно вбитый гвоздь.
А вот при президенте сплоховал – нервы, все чертовы нервы, крутился, как ребенок в коляске.
– Волнуешься? – спросил Командор, глядя на подпрыгивающую дорогу.
Лейтенант бросил быстрый взгляд и отрицательно качнул головой.
– Я привык.
И снова Командор умолк, изредка только поглядывая в зеркало заднего вида, словно опасаясь, что следом из люка вынырнул понтифик и теперь гонит за ним во весь опор со своей зубодробительной моралью.
Чем больше молчишь, тем больше услышишь.
Лейтенант покусал губы.
– Край бы нам, – смущенно сказал он и почему-то покраснел.
– Тебе он зачем?
– Люблю, когда вокруг красиво, – непонятно ответил Лейтенант, потом спохватился и принялся разъяснять: – Я же родился на ресурс-острове, нас спалили одними из первых…
Он все еще говорил – нас, словно причисляя себя к мертвому населению давно уничтоженного острова.
Странное объединение, учитывая то, что, в отличие от остальных, Лейтенант остался жив.
…Ему повезло – начиная с того момента, как он замедлил шаг, услышав рев двигателей и треск лопающегося пластика, а потом кинулся бежать. Инстинкт городского жителя – возрожденный атавизм, перекованный из инстинкта древнего человека, беззащитного, голого, спящего разумом.
Под ноги ему метнулись горящие визжащие шары. Шары неслись на коротких лапках, мелькающих в желтой пламенной кислоте.
Двигатели ревели повсюду – порт сдался, пал, как древний замок, сожженный сытым драконом.
Силуэты в неуклюжих комбинезонах появлялись и исчезали. Лейтенант прижимался то к земле, то к разогретой уже изнутри стене дома, то припадал к колоннам.
Страх вел его, отключив разум. Страх натянул нервы до предела, еще немного – и не выдержат: и вывалится со страшным ревом сдающийся, ищущий милости победителя человек.
Тупиковая ветвь развития: человек, ищущий милости.
Лейтенант сцепил зубы, провалился в какой-то подвальчик и замер там, переводя дыхание. Ломит в груди. Значит, отдышаться: раз-два-три-пятнадцать. Чтобы не было больно бежать…
Вцепившись в краешек бетонного бордюра, он подтянулся и увидел: мечущуюся, словно погибающий конь, женщину с огненной гривой. Сплошные перекати-поле пылающих крыс. Закопченное вздувающееся стекло.
И вдали, над подломленной крышей – первые языки пламени, пробующие на вкус громаду завода.
Пробежал, косолапя, полицейский с оранжевым лицом и красной раной раскрытого рта. За ним тянулись и испарялись кровавые брызги.
Полицейский держал в руках огромный револьвер и щелкал пустым барабаном.
Откуда-то сверху раздался вопль и рухнул тлеющий пыльный диван с богатой лазоревой обивкой. За ним посыпались серебряные вилки, кружевное блюдо и вдруг: тяжкое женское тело в халате и одном тапочке с розовым помпоном.
Пригибаясь, Лейтенант кинулся бежать вдоль стен к Макаронному переулку, но там его встретила сплошная ревущая стена, жаркая, как лето в аду.
Лейтенант сунулся было, но затрещали волосы и заныли руки, на глазах обрастая волдырями.
Из окна напротив помахал старый булочник Энди.
– Какова печь! – заорал он.
Седые волосы стояли дыбом, морщинистое лицо скривилось от жара.
– Вот помню, лет двадцать назад! – надсаживаясь, продолжил Энди. – Мы с твоей матушкой дали прикурить одному городишке! Вот тогда умели! Вот тогда!..
Балка перекрытия надломилась ровно посередине, и Энди исчез под вихрем оранжевых пчел.
