Он повернул одухотворенно-красивое лицо к камерам и сказал проникновенным грудным голосом:
— Правительство заботится о вас.
Мигнул огонек камеры, оповещающий о конце съемки.
— Я могу идти? — спросила девушка, разом потеряв весь запал.
— Да.
Она выходила из здания, петляя по узким бесконечным коридорам, наталкиваясь на деловито спешащих куда-то людей, и ее шатало от усталости. Это была третья съемка за день, домой попасть не удавалось, кормить ее никто не стал, и от единственного удобства — кожаного сиденья дорогой машины, — ее уже воротило.
— Еще съемка? — спросила она, выбравшись под серый проливной дождь.
— Нет, Юлия. — Над ней распахнулся черный тугой зонт. — Вы можете поехать домой.
Она подняла голову и уперлась взглядом в гладко выбритый казенный подбородок.
— А что с Сашкой?
— Все по-прежнему. Не переживайте, Юлия, медики сделают все возможное.
— А если нет?
Под ногами хлюпали пузырящиеся лужи.
Зонтик щелкнул, собираясь в длинную трость. Перед Юлькой услужливо открылась полированная дверца черного джипа. Капли воды катились по тонированному стеклу.
— До свидания, Юлия. И не забывайте о нашем разговоре.
— До свидания, — пробормотала она, забираясь в кожаный, с горьким запахом салон автомобиля.
И когда машина уже тронулась, выворачивая со стоянки, попросила:
— Отвезите меня в больницу, пожалуйста… Домой я сама как-нибудь.
Видимо, такая просьба не выходила за рамки дозволенного, потому что водитель лишь кивнул и выбрал другую дорогу. Местонахождение больницы, где лежала Сашка, он знал.
Через двадцать минут остановился у желтых корпусов, закованных в сеть металлического забора, свернул к красно-белому шлагбауму.
Из маленького поста вынырнул в серый дождь такой же серый охранник, бегло, но внимательно проверил документы и пропустил машину.
— Спасибо.
Она выпрыгнула на мокрый асфальт и кинулась бежать к двери, снова удивляясь тому, как легко и спокойно ей дышится и как сладостно-безопасно бьется сердце — словно рыболовный крюк из него вынули. Счастье… вот оно счастье… если бы только Сашка…
— К Новиковой Саше можно?
Ей выдали пластиковый желудь с синими бахилами внутри. Сказали этаж и палату и кивнули в сторону лифта.
Лифт, узкий серебристый пенал, быстро доставил ее к полукруглой арке полного искусственных растений холла.
Попались по дороге две медсестры — в нежно-зеленых брючных костюмах вместо вечно бьющих в глаза белоснежных халатов.
Они посмотрели на Юльку с интересом — ее интервью крутили по всем каналам.
— А Новикова Саша?.. — спросила Юлька у поста. — Она здесь?
— Третья, — улыбнулась молоденькая докторша, оторвавшись от бумаг, которые она заполняла ювелирным ровным почерком.
В третьей палате в углу громоздился огромный серый слон, покрытый попоной с золотыми кистями. Хобот у слона был коротким, смешно изогнутым.
На тумбочках сидели розовые зайцы и белые мишки. Цветов не было — у Сашки аллергия на цветы…
Их отсутствие заменяли простыня и одеяльце — травянисто-зеленые, в огромных белых ромашках.
Сашка спала, вытянув ручки вдоль тела. Простыня свисала на пол.
Юлька подошла поближе, хозяйственно подоткнула ее угол, присела на стульчик и взяла в руку Сашкину теплую ладошку.
Сашка тихонько вздохнула и открыла глаза — серьезные, осмысленные, словно не спала она только что, а обдумывала что-то важное, нужное.
— Юля, — шепотом сказала она, — а мне слона подарили.
— Вижу, — сказала Юлька, переведя дыхание, чтобы не разрыдаться. — Хороший слон. Сильный.
— Только очень уж большой, — пожаловалась Сашка, — мне его не поднять.
— Вырастешь — поднимешь, — пообещала Юлька и вдруг поняла, что назад пути нет и она обязана привести сюда того парнишку, которого так быстро и страшно смяли щитами в течении серой реки сектора сокращаемых.
Пообещала же Сашке — вырастешь. Обещания нужно выполнять.
Юльке пришлось провести под окнами запомнившегося дома несколько часов. Она бродила туда-сюда, ежась от пронизывающего ветра в своем тонком фиолетовом плащике. Хорошо узнаваемые кудряшки она специально выпустила из-под шапочки, и они застыли, свившись в вымокшие жесткие кольца. Дом безмолвствовал. С серых наростов подъездных козырьков капала вода, размывая какие-то картонные коробки, сваленные у входа. Поначалу туманный, спокойный, к вечеру дом зажег многочисленные окна, закрытые зелеными, синими и бежевыми шторами. За некоторыми виднелись то люстры чашами, то подвесные кисти комнатных цветов, то прямоугольники плазменных экранов.
Поднимая голову и вдыхая сырой воздух, Юлька думала: странно, не понять, что происходит с городом? Должна была наступить весна, а ее нет как нет, и то студенистое, простуженное, что гуляет сейчас по улицам и аллеям, — не ветер, а нездоровое дыхание. Ветер переселился в головы людей. Они по-прежнему ходят на работу, они покупают в магазинах продукты, строят планы на будущее, подают заявления в загс и планируют рождение детей… Они смотрят телевизор и ощущают себя в полной безопасности — как присутствующие при сложной операции ждут момента, когда раковая опухоль будет вырезана и поднимется вдруг живой, пышущий здоровьем организм. Никто из них не замечает, что скальпель режет и по ним, заинтересованным безмятежным наблюдателям — атрофирована нервная система, угасли души, сочувствие потеряло цену…
Да что такое произошло с этим городом?
— Комендантский час, — раздался рядом знакомый голос.
Юлька повернулась и увидела его — парнишку, на лице которого синяки и кровоподтеки соседствовали со странно прозрачными голубыми глазами. Парнишка смотрел куда-то в сторону, словно избегая встречаться с Юлькой взглядом. Серые тени лежали на его веках, поджатые губы белели, словно застарелый шрам.
— Иди домой.
Юлька от волнения не сразу смогла произнести хотя бы слово. Замерзшими непослушными руками она вытащила из кармана пачку тоненьких сигарет, щелкнула зажигалкой и вдохнула легкий ментоловый дым. Сердце не отозвалось тычком боли — билось ровно, мощно, уверенно…
Парень посмотрел со странным выражением — не то неодобрительно, не то что-то вспоминая.
— Меня Юля зовут, — представилась Юлька и умудрилась изобразить подобие шутливого реверанса, хотя колени ее дрожали.
— Игорь.
Он наконец повернул голову и заглянул в Юлькины глаза, внимательно, словно ища что-то знакомое. Потом вздохнул.
— Пойдем в подъезд хотя бы… Комендантский час не шутки.
