— А это верно! — воскликнул отец Андрюша, пристраиваясь поближе. — Соблазн должен быть. Должен быть соблазн, иначе как души рассортировывать? Плохая душа поддастся соблазну, хорошая душа мимо пройдет… А если не будет соблазна? А если не дать Еве яблочко, а? И ведь не будет человечества, если яблочка не дать…
Он повернул круглую голову к Игорьку:
— Не тошнит? Тогда кушай.
Игорек подцепил вилку левой рукой и ткнул ее в банку с тушенкой. Он был голоден и не знал, сколько пролежал в этом подвале. Отказываться было глупо.
Напротив него Антон тоже взялся за вилку, но сначала налил в стаканчик остро пахнущей водки и выпил разом, и лишь потом выловил крохотный серо-зеленый огурец.
— Будешь? — спросил он, кивая на бутылку. — Согреешься.
— Я не пью, — скованно отозвался Игорек.
Ему было стыдно за свои увещевания — наплел бредятины об излечении… тот еще спаситель.
— Не бойся, — сказал Антон. — Здесь тебя никто не увидит.
— Да я вообще не пью, — покачал головой Игорек. — Из принципа…
— Это что за принцип? — осведомился Антон, ставя перед собой второй стаканчик. — На чем основан?
Игорек подтянул бесполезную холодную руку поближе к себе — чтобы согрелась.
— Нельзя терять контроль над собой, — хмуро сказал он.
Отец Андрюша, жуя кусок тушенки, одобрительно и часто закивал.
— А ты не теряй, — пожал плечами Антон и плеснул водки в пустой стакан. — На.
Он наклонился, передавая стаканчик, и на свежем белом полотне повязки снова выступила кровь.
— Осторожно, — безотчетно сказал Игорек. — Не двигайся резко…
Антон посмотрел на него, потом на свою грудь.
— За знакомство, — сказал он и приподнял руку. Сбоку потянулась пухлая рука отца Андрюши, неизвестно когда успевшего ухватить третий стаканчик.
Игорек посмотрел на него с удивлением — ему казалось, что отец Андрюша духовная особа, а им, насколько он знал, спиртное не полагалось.
Ему самому было мерзко — слишком все вокруг напоминало ту среду, в которой обитала Стелла — все эти пластиковые посудины, немудреные закуски и подвалы… Все то, что привело ее к гибели. Та среда, в которой Игорек всегда ощущал себя скованным и не знал, что говорить и как отвечать.
Под пристальным взглядом Антона водку он свою выпил, и тут же зажевал показавшейся безвкусной коркой хлеба.
Приятное медленное тепло поползло по горлу и спустилось вниз, сжав желудок в легком спазме.
— Выползать на свет тебе нельзя, — глядя куда-то в сторону, сообщил Антон. — Иначе неизвестно, чем дело обернется…
— Да, — веско и печально подтвердил отец Андрюша, снова наливая водки. — Нельзя тебе… Это, Игорёша, такая проблема Спасителей. Никому они живые не нужны. Ты думаешь, придет новый Мессия, и все ему в ножки поклонятся? Не-е-ет, Игорёша, не поклонятся. Надежда-то пропадет… а люди без надежды деньги в храмы не тянут, пожертвования в коробочки не складывают, свечки не покупают — живому верят, иконы не нужны. Поэтому, дружочек, Спасителя снова распнут. А если еще раз придет — распнут и еще раз.
Он запрокинул круглую голову и влил в себя водку, а потом аккуратно поставил пустой стаканчик и нахохлился, словно диковинный коричневый воробей.
— Плохо все это, — печально сказал он. — Очень плохо.
— Тогда мне надо идти, — мертвея от тоски сказал Игорек. — Исчезнуть.
— Исчезнуть, — повторил отец Андрюша. — Поздно, дружок. Бесследно не исчезают. Найдут и распнут.
— Кого сейчас не распнут, — с неудовольствием сказал Антон, кроша хлеб пальцами. — Сейчас всех в мясорубку затолкали, просто фарш медленно крутится, вот и думают, что до них не дойдет…
— Мне надо идти, — повторил Игорек. Вилку он положил на стол. От водки слегка кружилась голова.
— Глупости, — ответил Антон, спокойно прикусывая хрустящий огурчик. — Не будь такой размазней. Забудь обо всех своих близких — иначе тебя как рыбку на крючок подденут, и недолго проваляешься на бережку, хлопая жабрами. Тебе отец Андрюша уже все сказал — не в чести сейчас Спасители. Кому ты нужен со своими чудесами? Тем, кто всю эту кашу заварил? Сейчас ты один такой умный, а вдруг еще появятся? И очередями к ним встанут, чтобы свои болячки лечить. Нужно это кому наверху? Да никому это не нужно, дурак. Побежишь к мамочке — шлепнут в голову, и поплыл. Чтобы не нарушал великого действа — чтобы поперек глотки возрождению здоровой нации не стал. Ты только вслушайся — возрождение! Здоровой нации. И тут ты… балбес. Ты вчера что на площади натворил? А мне что сейчас нёс? Ты к каждой собаке будешь свои целебные лапы тянуть? А хомячков и птичек в твою ветеринарку не подкинуть? Идиот…
Игорек молчал, обдумывая. Второй раз за сутки он оказывался на посиделках с советами — первый раз в кругу Вершителей, второй — в кругу тех, кому они наворотили всю эту невеселую жизнь.
Кому поверить? Крису, который давал шанс за шансом, или Антону, советующему скрыться и никак не проявлять себя?
Вершители чего-то ждали, люди оберегали.
Рядом снова оказался наполненный стакан, и Игорек вспомнил — у Криса было то же самое, только его напиток не пьянил, а согревал и дарил забвение. Водка же жгла горло и требовала решений.
Отец Андрюша с сосредоточенно-грустным видом смотрел на пустеющую бутылку, и Игорьку пришло в голову — наверное, он кандидат в сектор сокращаемых. Отца Андрюшу стало жалко.
— Я вот всегда думал, — сказал Игорек, с трудом сглатывая: пить он не умел, — а почему кто-то слушается, а кто-то нет?
— Это кто слушается? — спросил Антон.
— Моя мама слушается, — убежденно ответил Игорек. — Да куча народу идет мимо сокращаемых и думает о том, что хлеб подорожал. Разве это нормально? А вот ты… вы. И отец Андрей…
— Ты, — сказал Антон.
— Я ходил в больницу с девчонкой, Юлькой. Та тоже не верила в это великое очищение, а родители ее верили, поэтому и отдали малую сестру в исследовательский центр.
— Понимаешь, дружочек, — начал отец Андрюша, сонно прижмуривая глазки, — это так типично… Поставь тебя в шеренгу из десяти человек, в которой девятеро умных, а один дурак, да скажи тебе, что из-за дурака вкусно кушать и мягко спать никому не положено. Стойте под дождиком, девять умных, сутки стойте, трое стойте… Пока дурака не придушите, покушать не получится. А чтобы вам не мучиться и не выбирать, на дурачке колпачок надет.
— Было бы забавнее, если без колпачков, — подал голос Антон. — Паучьё в банке.
Отец Андрюша поднял указательный палец:
— Но мы-то знаем, что есть колпачки, — сказал он. — Алкоголики, наркоманы, генетическая выбраковка, вырожденцы, инвалиды, сумасшедшие… Что, дружочек, губы кривишь? Не нравятся тебе такие слова? А то. И не могут они нравиться — грязь же, плесень, гадость… А знаешь, сколько эта плесень кушает? А знаешь, сколько она занимает квартир, мест в больницах, сколько в год уходит на содержание тюрем? Вот сидишь ты, здоровый крепкий мальчишечка, чего тебе бояться-то? Закрой глазки, не смотри, куда колпачков ведут, и, может, завтра и хлебушек подешевеет, и мир расцветет душистой ромашкой…
