— Жрите, — сказал Кайдо. — Оба жрите. У вас после этого хоть дети появятся, некогда гавкаться будет.
— Я не хочу, — шепотом признался мужчина, глядя на Кайдо снизу вверх.
— Я-то тут при чем, — сказал Кайдо и огляделся.
Вокруг стола виднелись выбеленные солнцем и полузасыпанные песком скелеты деревьев.
— Покушай и ты, — вкрадчиво сказала женщина, и ее глаза стали зелеными.
Кайдо посмотрел на нее, потом аккуратно опустил ладонь на яблоко, и оно распалось на две идеально ровные половинки.
— Удачи, — сказал он и пошел дальше, перепрыгивая через окаменевшие стволы и кости, с которых красными струйками ссыпался мелкий песок.
Он заставил себя забыть про мост, заподозрив Запределье в обмане — не все дается легко и сразу.
Запределье уловило его мысли и сразу перестроилось — показались какие-то домики, деревушки с распятыми на крестовинах потрепанными знаменами, какие-то мельницы, жующие песок и камень, и дорожка, вымощенная серым пыльным булыжником.
Кайдо пошел по дорожке, оставив позади вечных спорщиков. Идти теперь было легко — эхо шагов подбадривало, и Кайдо порой казалось, что он снова обрастает сталью и вместо глаз у него два крупных черных агата.
На повороте показался колодец, и возле него еще одна женщина — крупная, статная, с толстой темной косой.
Она вертела ворот, налегая на ручку всем весом своего большого здорового тела. Ведро медленно ползло вверх, колотясь о заржавленную цепь. Кайдо заглянул в ведро — тоже песок. — Пойдем накормлю, — сказала женщина, легко поднимая ведро.
Кайдо пошел следом.
— Меня тут все пытаются накормить, — сообщил он.
— А ты не верь кому ни попадя, — сурово сказала женщина.
— Я и не верю, — пожал плечами Кайдо.
— А за мной тогда чего увязался?
— Так ведь ты же Мать.
Она поставила ведро на дорожку и обернулась, глядя на Кайдо прищуренными синими глазами.
— Давно такого не слышала.
Кайдо ничего не ответил.
Мать привела его в маленький чистенький домик в одну комнату. Ситцевая занавеска делила ее напополам и закрывала большое деревянное корыто. В углу висел неразборчивый образок, на выскобленном добела полу лежали цветные вязаные половички.
— Умывайся и за стол садись, — приказала Мать, и Кайдо послушно ушел плескаться в жестяном рукомойнике. Вода оказалась свежей, ледяной.
Вернулся он к накрытому белой скатертью столу, на котором дымилась тыквенная каша и горкой громоздились пышные, с масляным боком пирожки.
— Куда мост-то делся? — спросил Кайдо, подвигая к себе тарелку.
— А зовут тебя как?
— Кайдо.
— И зачем тебе мост?
Кайдо пожевал кусок пирожка, проглотил и помотал головой.
— Странный вопрос. В город хочу.
— Нечего тебе там делать, — с неудовольствием сказала Мать. — Там теперь Поросль живет, мерзкий народ.
— Кто? — Кайдо от удивления выронил пирожок.
— Поросль, — повторила Мать. — Зеленоглазые, шумные. Неучи. Орут, визжат, дерутся.
— Город должен быть пуст, — убежденно ответил Кайдо. — Мы оставили его и заперли ворота.
— А ты им пойди и объясни, — сказала Мать. — Ворота сломаны. Под воротами свалка. Сады загублены. Камня нет. Ничего не осталось от вашего правления, там теперь новая власть. Пойдешь в город — живым не вернешься, раздерут.
— Меня? — хмыкнул Кайдо. — Ну-ну. Меня никто… — и примолк. Подумал несколько секунд: — Что за Поросль-то?.. Откуда?
— А кто их знает. Я их не трогаю, а они сюда каждый день таскаются. Все развалины перерыли. В колодцах песок, в мельницах камни, вместо деревьев — кости. Смертяги они, а не Поросль. Ищут что-то, ищут…
— Ты почему никому не сказала? — рассердился Кайдо. — Глупая баба.
— Вот потому и не сказала, — спокойно ответила Мать, убирая тарелку. — Потому что глупая баба. Вы и без меня обойдетесь. Выдумали же — мир словом создали, человека ребром родили… Все сделали, чтобы обо мне память стереть. Нет меня. Нет Матери больше — ребрами размножайтесь и словом спасайтесь. И сам ты не справишься, хоть и в городе скован. Поросль буйная, жестокая, а ты пятьсот лет под Запредельем сидел, все зубы растерял.
— Решаемо, — сказал Кайдо, выпуская изо рта длинный раздвоенный язык.
— Наелся? — спросила Мать. — Ложись отдохни.
Кайдо покачал головой.
— Нет. Мне надо на твоих смертяг посмотреть.
— Убьют же, — жалостливо сказала Мать.
— А тебе какое дело, — сказал Кайдо. — Показывай, где они роются и ищут.
Перед тем как выйти из домика, он вынул из кармана колоду, смешал ее на столе одним быстрым движением и выдернул карту. Присмотрелся: перевернутый Мир.
Покусал задумчиво пальцы, вытер их о скатерть и убрал колоду.
— Веди.
— Как выйдешь, — сказала Мать, — так сразу направо и вниз, вниз.
Вниз и вниз — к свежевырытому каньону. Опустевшая деревушка осталась позади, под ногами раскрылась неуклюже взрезанная рана, наполненная шевелящимся дымом. Края раны обтекали алым песком. Кайдо присел на корточки и всмотрелся. В дыму что-то копошилось.
Затылок припекало:
— Эй! — крикнул Кайдо. — Смертяги!
Дым распался. Несколько пар глаз — пронзительно-зеленых, уставились на него снизу. Лица смертяг были почти одинаковыми, узкими, бледными, с крепко сжатыми щелями ртов.
Ловко, словно обезьяна, хватаясь за выступы и корни, на край каньона выбрался тощий, в зеленом вязаном свитере и с золотым обручем на голове.
— На брюхо, ничтожный! — задыхаясь, выкрикнул он, на что Кайдо показал ему недвусмысленный жест и прихватил за шкирку.
— Что роем? — полюбопытствовал Кайдо. — Что ищем?
Смертяга на секунду озадаченно повис, болтаясь над землей, потом забился. Снизу раздался визгливый хохот.
— К оружию! — завопил зеленый, и хохот усилился, но с соседних барханов поползли, выпучив блеклые круглые глаза, маленькие приземистые «клинки», на каждом из которых красовалось клеймо города — Кайдо носил такое же.
Полуголые, со стальными вставками вдоль рук и ног, они собрались воедино, наклонились, показав отделанные яшмой затылки.
Такого Оружия Кайдо раньше не видел — кузнецы Города никогда подобного не схалтурили бы.
Он отбросил зеленого, плюхнувшегося на песок на обозрение выползших из ямы любопытных собратьев.
— Убить, — лениво сказал кто-то, и клинки, не поднимая глаз, ринулись вперед.
