— Твоя мама в полном порядке, — подала голос Юлька. — Ее вовремя эвакуировали под надежную защиту.
— Звери. Это ты права, — сказал Игорек, глядя в окно. — Хотя… жалко мне животных. Не надо на них зря наговаривать.
Юлька промолчала. Всю дорогу она сидела не шелохнувшись, и только когда автомобиль запрыгал по бугристой загородной дороге, сообщила:
— Я, Игорь, верю в жизнь. И знаю теперь, как ее можно сохранить.
— А я теперь калека, — сообщил Игорек. — Видела?
— Мы тебе поможем, — твердо ответила Юлька.
— Вот, — сказал Виталик, подгоняя машину к железным красным воротам, на которых болтались остатки прошлогоднего плюща. — Ваши пенаты. Я завтра приеду с гримером и шмотками.
— Спасибо, — чопорно поблагодарила Юлька и вынула из кармана маленькую искристую открыточку. — Возьми, это тебе.
Виталик взял открытку и сунул в бардачок не глядя.
Красные ворота раскрылись, и Игорек увидел двухэтажный особняк, широкий и угрюмый, с нелепо выгнутыми металлическими прутьями балконов и чахлой геранью в подвешенных к ним вазах.
Возле крыльца мотался желтый трехлапый пес. Увидев Юльку, он радостно взмахнул уцелевшими лапами и ринулся к ней.
— Спайк хороший, — серьезно сказала Юлька, обхватывая его морду ладонями и заглядывая ему в глаза. — Спайка никто не усыпит…
Синяя «ауди» Виталика бесшумно перевалилась через дорожку и исчезла. Ворота закрылись.
— Черт, — сказал Игорек и рассмеялся. — Я что только о тебе не передумал за это время. Даже сам не понимал, насколько много о тебе думал.
Он вскинул одну руку и крепко обнял Юльку, которая все еще гладила пса. От Юльки пахло вербеной и — почти неуловимо — алкоголем.
— И знаешь, — сказал он, закрывая глаза. — Мне теперь плевать, что я буду делать и куда мне идти. Я живой!
Он отпустил неподвижную Юльку и от переизбытка радости обнял таким же манером желтого пса, который суетился рядом. Пес благодарно взвизгнул, исхитрился и лизнул Игорька в ухо. Теплый собачий язык, запах недавно прошедшего дождя и Юлькины выбившиеся из-под строгого чепчика кудряшки — больше Игорьку ничего не нужно было. Кружилась голова. Воздух, легкий, влажный, дурманил. Холодный ветер касался затылка, пальцы ощущали жесткую собачью шерсть. Игорек поднял голову и увидел даже — среди серой рванины туч виднелся крохотный клочок синевы.
— Куда ты потом делась? — спросил Игорек. — Что случилось с Сашкой? Я ее вылечил? А этот… он тебя отпустил? А я нашел двух очень странных людей… и еще попал на теракт на площади. Юля…
Она стояла, очень прямая, очень спокойная, и смотрела на него теми же отрешенными, ненадежными глазами.
— Пойдем в дом.
Игорек отпустил пса, выпрямился и отступил на несколько шагов.
— Вернись, — спокойно сказала Юлька. — Ты не выберешься отсюда с такой рукой.
— В чем дело?
Юлька наклонилась и выудила из своих серых одеяний маленький короткоствольный пистолет.
— Меня научили стрелять, Игорь, — сказала она, поднимая его. — Вернись.
— В меня за последний месяц третий раз тычут оружием, — ответил Игорек. — Мне не страшно. Мне… противно.
— А это не имеет значения, — ответила Юлька.
Она стояла под крыльцом, стройная, в длинном платье, белом шерстяном фартуке и чепчике, с пистолетом в руках, и напоминала героиню гротескного фильма о монашках-преступницах.
— За пять минут довести даму до желания прикончить тебя на месте — не очень-то галантно, Игорь, — сказал позади кто-то. Игорек от неожиданности отпрянув наступил на лапу неугомонному псу и тот, взвизгнув, понесся куда-то за дом, отчаянно хромая.
Юлька опустила пистолет.
— Совсем рука не действует? — спросил Артур. — В твоем Секторе нам главврач сказал, что ты обманщик, Менжик. Говорит, приволокли хоть и грязного, но не вшивого, хоть и пьяного, но не алкоголика, а то, что рука не шевелится, так, говорит, отбил, наверное. Спазм мышц. Говорит, отпустите ребенка. Не место ему в Секторе. Ну мы и решили посмотреть, что там за дите такое безвинно страдает… а это наш юный друг. Отлеживается за казенный счет в безопасном месте.
Игорька словно ударило горячим по глазам — мелькнула длинной чередой цветная пленка: Столетний, дышащий через раз в холодной вонючей палате, клетчатый кусочек рубашки, которым ночью, в одиночестве, старательно ломал себе шею заплаканный человек, красные полукружья под глазами прооперированных.
— Безопасное место, — глухо повторил он и кинулся вперед, к высокой сухощавой фигуре, надеясь повалить, добраться до шеи и бить головой об каменистую дорожку, разбрызгивая кровь и слезы этого спокойного и жестокого циника.
Артур поймал его первым — всего лишь вытянув вперед руку, пальцами сжал горло так, что Игорьку пришлось запрокинуть голову, чтобы не умереть от давящей страшной боли.
— В спортзал надо было ходить, а не по бабам, — гулко, издалека, донесся голос Артура, а синий клочок неба снова затянуло серыми тучами.
Он разжал пальцы только тогда, когда под коленями Игорька оказалась влажная земля, а с губ потекла теплая тягучая слюна.
— Юля, — сказал Артур. — Вымойте его и накормите. Еле на ногах стоит, а нужен свеженьким. И еще. Я вам, девочки, ликерчик привез. Сливочный. И клубнику.
Глава 9
Луна
— Сложно переубедить человека без мнения, — задумчиво сказал Артур. — Придется нам для тебя мнение создавать.
Он переоделся в черно-зеленый свитер, синие джинсы и стал походить на школьного учителя, придерживающегося свободного стиля для большего контакта с учениками. Если бы не исходящий от него запах крови, Игорек бы хоть чуть-чуть расслабился, но запах этот мешал ему дышать, поэтому он сидел в кресле, выпрямленный и настороженный. Шея все еще болела. Душа — тоже. Сворачивалась в тугой комок в районе грудины.
— У меня есть мнение, — сказал Игорек.
— Какое? — усмехнулся Артур, показав идеально белые зубы с чуть выдающимися вперед резцами.
— Свое, — коротко ответил Игорек, понимая, что сформулировать не сможет.
— Да, — согласился Артур.
Под его большими ловкими руками с треском открылась бутылка коньяку, звякнули маленькие рюмки.
— Свое — это уже полдела. Индивидуализм. Ты мне еще скажи: «я личность, и вы не имеете права».
Игорек не стал отвечать.
Артур не торопил его с выводами. Пил коньяк, заедая его тонкими, медовой прозрачности ломтиками лимона.
— Что от меня нужно? — спросил Игорек, отводя взгляд в сторону, к закрытому синими непроницаемыми шторами окну.
— Вот, — одобрил Артур. — Так уже лучше. Я сейчас расскажу тебе, что случится, если операция по очищению нации провалится. Если она провалится, Игорь, на улицы выйдут сотни недобитков: ублюдков, способных продать родных за дозу, алкоголиков, разносящих болезни и грязь, как крысы, сумасшедших, воспроизводящих себе подобных. Уродов, маньяков, шизофреников. Они получат право на все. Они — это те, кому сейчас не жаль разорвать себя в клочья, чтобы доказать, что они имеют силу и вес. Это те люди, которые разучились жалеть, сопереживать и любить. Немытые эгоисты, которым всегда и все были обязаны: мы обязаны были их лечить, платить за них налоги, воспитывать их детей, подставляться под их ножи.
