С этого момента отследить Квоттербека-Раннинга стало проще. Экрана не хватало на весь список полей и Матчей, где он побывал.
За шестьдесят лет он потерял триста семнадцать Игроков. В среднем – Игрока-двух в сезон. Показатель очень низкий, и ни одного полного…
Андрей задумался, подбирая слово. Ни одного полного вайпа, игровыми терминами если. Он всегда добирался до конца и устанавливал Солнце на Ветку.
Фото ничего не говорило Андрею, хотя он теперь и знал, что смотрит на того самого Игрока, ради которого так долго и мучительно умирал в колбе Раннинг. Он ничем не отличался от других, но стал особенным для своей команды.
Андрей еще раз тронул пальцем фото, покрутил туда-сюда список и вдруг замер.
Поле Последней Анестезии не стало для этого Игрока последним. За ним следовали еще десять-пятнадцать записей.
– Как? – вслух спросил Андрей, не в силах сообразить, что могло произойти.
Неужели Квоттербек сам открыл себе транспортировочный переход? Неужели он успел добраться до Солнца после перехода Раннинга?
Зачем? Зачем он так поступил, зная, что ему отведена спокойная жизнь на намертво закрытых полях?
Почему об этом не сообщили Раннингу, когда тот упирался, не желая выдавать код?
В конце списка вместо ожидаемой информации о смерти Андрей с удивлением увидел номер хранилища и ячейки.
Мелькнула шальная мысль – если Квоттербек в заморозке, то, может, его следует разбудить, и он расскажет эту историю по-другому, и с его слов будет легче узнать заветный код… И вторая, не менее пронзительная: если он додумался до этого, то доберется и додумается Анечка.
Отбросив подушку, Андрей сорвался с кровати-полочки, быстро выскочил в коридор и, пользуясь тем, что пропуск его заряжен за категорию «А-12», миновал все преграды и пропускные пункты, не озадачиваясь разъяснительными записями.
Сначала он шел быстрым шагом, а потом, не выдержав, побежал, неуверенно и медленно, раскачиваясь и боясь подвернуть ногу.
Перед хранилищем нужно было завернуть еще кое-куда, и Андрей торопился. В шесть часов все оживет, проснется Анечка, завяжет волосы в блестящий хвостик, развернет «Линию»… Или уже развернула и листает списки, держа руку на маленькой чашечке, сделанной под фарфор?
Аттам вас всех упакуй, суматошно думал Андрей.
Кто ходил по этим коридорам три сотни лет назад? Кто был настолько тупорыл, что не додумался сообщить Раннингу о том, что Квоттербек снова на Матчах? Да за кого они их принимали?
За Игроков, пришел беспощадный ответ. Игроки – шахматные фигуры на досках, в них нет «а» – радости жизни, «бэ» – сострадания, «цэ» – любви. Уперся бракованный Раннинг, и все тут. Сломался. Изъян… комиссионный экземпляр…
Андрей задыхался.
Молчит? Ноги ему под нож. Они ноги эти очень берегут, в ценностях прописано… Молчит? В запасник его, потом разберемся…
Вот и настало «потом». Нет больше тетракла, нет больше идей и открытий, нет свершений… зато можно стрелять зеленых белок.
Подвал назывался подвалом лишь неофициально. На самом деле площадь его превосходила площадь некоторых крупных корпусов института. (Храмов, подумал Андрей.)
Тоненькие ящички-ячейки поднимались от самого пола и уходили под потолок. Каждая носила индивидуальный номер и код, и осмотреть их все, а тем более вскрыть самостоятельно, не смог бы никто. Андрея снова спасла причастность к расследованию важной категории. Маленький биотик посмаковал карточку, выслушал запрос и утопал куда-то в глубину подвала. Вернулся он всего через несколько минут, но Андрею показалось, что прошла целая вечность.
Содержимое двух ящичков Андрей просто распихал по карманам, понимая, что сейчас не время рассматривать. Следующим пунктом были хранилища, и находились они совершенно в другом конце здания.
Бежать стало легче – приноровился. Это тебе не белок стрелять, Андрей… И тут же подумал – а будут ли в него стрелять, когда узнают?
Хранилище пропустило его без лишних проверок – Андрей был вхож сюда, следил за показателями систем и сохранностью материала. Наверное, сто раз проходил мимо той самой колбы, не зная ничего о том, кто находится внутри.
Да и теперь, размышлял он, я почти ничего о нем не знаю. Раннинг, ставший Квоттербеком. Поле Последней Анестезии…
Колбу пришлось подсветить. Да, это был он – спящее спокойное лицо, еле заметный шрам, пересекающий висок. Наверное, поздний, Раннинг ничего о нем не упоминал. В густой смеси идеального холода – Игрок, столько раз принимавший на свои плечи нестерпимо горячее Солнце.
Андрей вынул из карманов все, что захватил в подвале. Личные вещи Раннинга – кусок заячьего меха, обмотанный какой-то проволокой.
В правом кармане – личные вещи Квоттербека. Пухлая записная книжка в черной клеенчатой обложке. Освещения от колбы хватило на то, чтобы разглядеть последние записи, сделанные твердым мелким почерком. Перечислялись поля и сезоны, так же систематично, как и до поля Последней Анестезии. Словно ничего и не случилось, словно Квоттербек перешагнул этот этап с безразличием истинного Игрока.
Андрей, рассматривая записи, даже снял руку с панели-регулятора. Возможно… с Квоттербеком все будет проще, и нужно дать Анечке возможность показать себя.
В самом конце записной книжки, под уголком клеенчатой обложки, виднелась белая полоска. Андрей потянул ее, сопротивляющуюся, и подставил под синеватый свет. Талон Кремани, выданный на исполнение желания взамен жизни Раннинга.
Фото было сделано моментальным снимком, видимо, тогда, когда Раннинг стоял перед конторкой и пытался понять, что от него хочет хихикающий толстяк с зонтиком. Озадаченное лицо под задранной наверх пластиной шилдкавера. Мальчишеское лицо, выражающее уйму эмоций – растерянность, одиночество, неуверенную решительность и непонимание.
Андрей вдруг увидел его глазами Квоттербека и все понял.
Колбу он обесточил медленно, словно священнодействуя, – как будто укрывал забвением статую давно забытого божества, которое уже не могло сберечь никого из ему доверившихся.
Андрей выходил из здания медленно и со вкусом. Над ним выли сигнальные сирены и сверкали аварийные огни. Заблокированный пропуск погасил свой экран. По стенам катились предупреждающие волны.
Он вышел и старательно закрыл за собой дверь. Было около шести часов утра. Солнце, робкое и почти белое, плыло между яркими купами деревьев. Белый бетон подгонной дорожки сиял. Дорожку Андрей выбрал в качестве стартовой полосы, стащил с себя свитер и почувствовал свежий ветер на незагорелой бледной коже.
Поправил очки, а потом и вовсе их снял, обернул платочком и положил в карман.
– Доктор Новиков, – дружелюбно сказала Анечка, улыбаясь. – Вернитесь, пожалуйста, в лабораторию.
По обе стороны от нее держались сумрачные фигуры Лайнменов, с корнем выдернутых из колб ради такого случая. Лайнмены молчали и не выражали никаких особых эмоций, но держали пальцы там, где впаяны были в предплечья легкие орудия.
