— Еще как! Не злись, Олеська!
— Извини.
Мы поднялись на шестой этаж. Подъезд у нас довольно
приличный, как-никак кооперативный дом, и все-таки мне казалось, она как-то
брезгливо морщит носик. Или мне только кажется?
— У тебя красиво! — воскликнула она, едва войдя в
квартиру.
Мне было приятно. Я горжусь своим жилищем, в которое вбухала
немало собственной фантазии и денег, тоже, слава богу, собственных.
— Это что-то вроде студии?
— Да нет, это как говорится, мое «всё». Я тут работаю и
принимаю гостей и, главное, живу так, как мне хочется.
— А почему ты не купила квартиру в новом доме, я
видела, в Москве много новых красивых домов…
— Мне подвернулась эта квартира и очень понравилась,
тут кухня как вторая комната и прихожая просторная и, главное, мне на эту
квартиру хватило денег.
А в новых домах так дорого… Ладно, Юль, проходи на кухню,
будем завтракать, я голодная…
— О, икра!
— Я помню, ты любишь…
— Обожаю! А это что?
— Фруктовый хлеб, вот с этим сыром очень вкусно. Тебе
выжать апельсиновый сок?
— Нет, я пью только морковный…
— Извини, чего нет, того нет.
— Кстати, очень полезно…
— Терпеть не могу! — поморщилась я, вспомнив, как
мы с Миклашевичем в Израиле попробовали морковный сок и нас обоих чуть не
стошнило, хорошо еще, мы догадались купить один стакан на двоих… Как мы тогда
хохотали, и с каким наслаждением пили потом грейпфрутовый, мутно-красный,
холодный, терпкий… Как я тогда была счастлива…
— Кофе, чай?
— У тебя есть зеленый?
— Конечно!
Наконец я тоже села за стол.
— Обалдеть, Юлька, это ты! — Я совершенно не
знала, о чем с ней говорить.
— Олеська, скажи, у тебя сейчас есть мужчина?
— В каком смысле?
— В прямом.
— В прямом, пожалуй, нет… Мне как-то не до того было в
последнее время…
— А замуж ты больше не выходила? После Юры?
— Нет, я не создана для семейной жизни. Слава Богу, у
меня есть Гошка… А видеть постоянно кого-то в своем доме мне совсем не хочется.
Юль, а кто твой муж-то? Расскажи.
— Он фабрикант, обувщик и просто хороший человек.
Добрый, широкий… ну а больше о нем сказать нечего.
— А ты? Ты чем-то занимаешься?
— Да, я занимаюсь в его фирме международными связями. Я
ведь знаю пять языков…
— Да? Ну английский, понятно. Итальянский, а дальше?
— Ну еще русский, это не в счет, немецкий, французский…
И похуже испанский.
— О, да ты полиглот! А у тебя есть фотография мужа?
— Нет, он терпеть не может фотографироваться. Есть,
правда, фотографии дома…
Дом был чудесный, настоящая вилла с бассейном и роскошным
садом.
— Нравится?
— Ну еще бы!
— Приезжай к нам с сыном, допустим в сентябре…
— В сентябре он учится.
— Ах да…
— А впрочем, недельку он может пропустить, все равно я
больше чем на недельку не смогу вырваться…
— А может, в июле?
— Да нет, в июле Гошка еще будет у деда… Ладно, Юлька,
главное мы нашли друг друга, а о сроках сговоримся по телефону, в конце концов.
— Смотри, ты будешь жить вот в этой комнате на втором
этаже, а сын твой вот тут…
Странно, мне почему-то совсем не захотелось ехать к ней…
что-то во всем разговоре было словно бы обязательное, неискреннее какое-то.
— Ну, Олеська, расскажи мне еще что-нибудь…
— Да что рассказывать… Я не знаю, ты задавай вопросы, я
буду отвечать, а так я не могу…
— О чем ты пишешь в своих романах?
— О любви, о чем же еще? А ты может, все-таки прочтешь
один, хотя бы из любопытства?
— Хорошо, обязательно, ты выбери мне что-нибудь… Я,
правда, редко читаю по-русски…
— Юль, не надо, я тебе ничего не хочу навязывать.
— Олеська, не обижайся!
Как ни странно, я обиделась. Обычно я никогда не обижаюсь на
тех, кто не хочет читать мои книги. А тут почему-то просто сердце от обиды
заныло. Вот мама не читает и меня это ни чуточки не трогает, а тут…
— Ты мне все-таки подари книжку, Олеська, я в самолете
почитаю…
Я сняла с полки наиболее удачно изданную книгу и надписала:
«Юле от родной сестры. Не для чтения, а в знак почтения».
Я украдкой поглядывала на часы, скоро ли в аэропорт, ее
присутствие уже тяготило меня. Совершенно чужой человек…
Наконец мы спустились и сели в машину.
До Шереметьева ехали, перебрасываясь ничего не значащими
фразами. Я поставила машину на стоянку, чтобы проводить ее до таможенного
контроля, соблюсти все приличия и забыть… Посадка на рейс еще не была
объявлена. Она сидела, держа в руках билет и паспорт.
— Может, хочешь пить? — поинтересовалась я.
— Нет, спасибо, я ничего не хочу…
Вдруг у нее в сумке зазвонил телефон. И тут с ней произошло
что-то странное — она вспыхнула, рванула молнию на сумке, молнию заело, она
сунула мне в руки паспорт с билетом, буквально разодрала молнию, выхватила
телефон и, вскочив, отошла в сторонку. Я оторопело взглянула на нее. Ее нельзя
было узнать. Она вдруг так помолодела и похорошела, что я сразу догадалась —
она говорит с любимым мужчиной. Не с мужем, явно. И говорит по-русски. От ее
сияния мне сделалось как-то не по себе, словно я подглядывала в замочную
скважину. И чтоб не видеть этого, я машинально раскрыла книжечку билета. Вот
тут у меня буквально в зобу дыханье сперло. Она пробыла в Москве более трех
недель. И лишь позавчера перед самым отъездом позвонила мне. И по телевизору
она меня видела в Москве, а не у русского приятеля в Италии… Значит, у нее тут
любовник, а я зачем понадобилась? Случайно увидав меня, она решила, что это
гениальное алиби, роскошная отмазка для мужа? А так даже и не вспомнила бы о
родной сестре? И найти меня было не сложно. Позвонил же кто-то матери и спросил
мои координаты. А надо заметить, что у матери телефон за эти долгие годы не
менялся. Да Юлька же ее точная копия, только еще хуже… Мать была больна
страхом, а Юлька… Яблоко от яблони недалеко падает. А я? Я тоже недалеко упала?
Какой ужас!
Но тут Юлька вернулась.
— Извини, Олесечка, очень важный звонок.
— Да я уж вижу.
Я решила ничего ей не говорить, зачем, она бы все равно меня
не услышала. Так для чего метать бисер? К счастью, вскоре, объявили посадку.
