— Хотите, будете сами писать сценарий!
— Я не умею!
— Научитесь!
— Я не хочу учиться, понимаете?
— Олеся, мы вам очень хорошо заплатим. Назовите вашу
цену.
Я назвала сумму вдвое больше той, что получила за последний
роман, чтобы отпугнуть его.
— Мы это обсудим, — несколько смешался он.
— Обсуждайте! Я пошла, всего хорошего!
— Олеся, постойте, а капуччино?
— Плевать!
— Хорошо, идите, но я свои долги рано или поздно отдаю.
Я еще позвоню вам.
Едва я села в машину, позвонила… Амалия Адамовна. Только ее
мне сейчас не хватало для полного счастья!
— Олесечка, не удивляйся, — произнесла она с
только ей свойственной капризно-лукавой интонацией. — Я столько лет не
слышала твоего голоса, а по телевизору тебя видела… Ты очень хорошо выглядишь
на экране.
— Амалия Адамовна, я рада вас слышать, но…
— Я понимаю, Олесечка, что ты обижена на Митю, он вел
себя непозволительно, однако он сейчас в таком напряжении, ему предстоит
важнейший… как это называется, никак не запомню, что-то похожее на паровоз…
— Тендер? — догадалась я.
— Да, да, именно тендер, ведь у паровоза тоже есть
что-то похожее, да?
— Кажется, да, впрочем, не знаю.
— Митя безумно расстроен, он напился, плакал… Можешь
себе представить Митю плачущим?
— Не могу и не хочу, я устала от него, Амалия Адамовна.
Я прекрасно жила несколько лет, пока вновь не возник Митя, я сдуру поддалась,
но с меня хватит. Так и передайте ему. Я поставила точку в этом романе.
— Олесечка, не надо! Кстати, твои романы такая
прелесть! У меня есть все! И сын у тебя очаровательный отрок, мы так
подружились, у нас может быть чудесная дружная семья, Митя говорил, что вы
хотите еще ребеночка завести, я была бы счастлива, ну стоит ли все рушить из-за
небольшой в сущности ссоры?
— Амалия Адамовна, все это очень мило, и я купилась
было на такую идиллию, но Митя человек не для меня. Он при каждой вожже,
которая попадает ему под хвост, топчет мое человеческое и женское достоинство.
А я не хочу это терпеть.
— Но ты же любишь его?
— Любила, а больше не хочу.
— Олесечка, давай с тобой встретимся, попьем кофейку,
поговорим — по-женски… Я не верю, что ты разлюбила Митю.
— Амалия Адамовна, я уже большая девочка и могу сама
разобраться в своих чувствах. А потому предпочитаю забыть вашего Митю, как
ночной кошмар. Извините, если что не так. Я очень спешу сейчас, всего хорошего,
Амалия Адамовна.
Интересно, кто еще позовет меня сегодня пить кофе?
Я посмотрела на часы. Скоро уже можно ехать за футболкой для
Аполлоныча. Сколько всего произошло со вчерашнего утра и моя идея как-то
потускнела. Надо попытаться вернуть себе то ощущения радости, с которым я
начала вчерашний день. Завтра я увижу Матвея, его ласковые глаза, его большие
теплые руки, услышу чуть хрипловатый голос, чудную улыбку… Я внушала себе все
это, а в душе было пусто. Слишком много всего наслоилось за полтора суток.
Наверное, чтобы разобраться в своих чувствах, надо уехать куда-нибудь одной,
хоть на три-четыре дня. Я даже работать не могу в таком смятении. Ведь все
валится в одну кучу: мама, Юлька, ее хахаль, Миклашевич, Аполлоныч… И кроме
всего прочего в груди вдруг зародилось отвратительное предчувствие — что-то
должно случиться, что-то плохое…
Я поехала к нашему метро, спустилась в переход забрать
футболку. Оказалось, что буквы готовы, но еще не наклеены. При мне вчерашняя
тетка развернула рулончик, приложила к футболке и засунула в какую-то машинку,
прикрыла крышкой, на меня повеяло жаром и тут же я увидела слегка пушистые
белые буквы Аполлоныч. Сердце радостно екнуло. То же было проделано со вторым
рулончиком и вот уже подарок готов! Выглядит очень эффектно!
Я поднялась в универмаг, купила красную с золотым тиснением
коробку, на которую девушка нацепила роскошный золотистый бант. Надо только
дожить до утра. Мне уже очень хотелось дожить до утра.
* * *
И я дожила!
Он был немного напряжен.
— Если б ты знала, как я соскучился! Даже позвонить не
было возможности.
— Ну позвонить всегда есть возможность.
— Знаешь, я когда замотан, даже не хочу звонить, ну что
звонить в таком состоянии…
Типично мужская логика! Но я промолчала. Все-таки у человека
день рождения, и он нашел время встретиться, это важнее.
— А что это у тебя за коробка? — с мальчишеским
любопытством поинтересовался он.
— Подарок тебе, вот держи!
— А что это?
— Разверни, увидишь, ничего опасного.
Он снял крышку с бантом, футболка была прикрыта еще красной
шелковой бумагой.
— Олеся, что это?
— Ты вынь, разверни.
Надпись в сложенном виде не читалась. Он развернул и ахнул.
Вскочил, расцеловал меня, приложил к себе футболку. Похоже, он был в восторге.
— Олеська, — произнес он прочувствованно. —
Никто на свете не мог бы придумать такого подарка… Только ты… Я люблю тебе,
Олеська.
Он был очень милым, этот единственный оставшийся заяц.
На террасе ресторана никого кроме нас не было. Нам подали
меню.
— Смотри! — воскликнул он. — Как тебе
нравится: «Куриные грудки „Эротика“? Давай закажем, а? Интересно!
— Давай, хоть это и чудовищно глупо, какая эротика в
куриных грудках?
— А вдруг?
«Эротика» представляла собой куриную грудку со сливочным
соусом и рисом с множеством зелени и специй.
— Жаль, мы оба за рулем, не сможем выпить… — огорчился
он. — Скажи, а почему это блюдо называется «Эротика»? И какое-то оно не
праздничное…
— А видимо у них дешевые поставки куриных грудок, вот
они и изгаляются с названиями, рассчитывая на таких любопытных дураков, как мы.
Впрочем, это довольно вкусно, хоть для утра и не очень подходит…
— А по-моему очень вкусно, и в твоем присутствии даже
вполне эротично… Когда я могу к тебе приехать?
В этот момент зазвонил его мобильник.
— Вот черт! — раздраженно бросил он. — Алло!
Да, Федор Семеныч, слушаю, что ты говоришь? И всего-то? Ну, я с этим разберусь,
я ж говорил тебе, что это пустяки! Ну, не вздумай только хоть одной живой душе…
Я надеюсь. Будь здоров, считай, ты мне сделал самый роскошный подарок ко дню
рождения! Забыл? Ладно, прощаю, будь здоров, я занят!
Он посмотрел на меня как-то странно. Задорно, и даже
победительно.
