Однажды мы пошли в театр, и там я снова едва не угодила в ад. Двое друзей пригласили моего хозяина на постановку пьесы «Много шума из ничего». Стоя в ложе рядом с его креслом, я восхищалась игрой актеров и их яркими костюмами. В тот момент мы с Рыцарем находились на расстоянии двух штакетин одного забора. Я по глупости пожелала сменить хозяина и тем самым нарушила таинственное правило призрачных скитаний. Мне понравился один из актеров, игравший на освещенной сцене, и я захотела перейти к нему. В мгновение ока лютый холод вонзился в мое сердце. Я провалилась сквозь пол и почти погрузилась в могилу, прежде чем смогла остановить падение. Мне удалось ухватиться за руку Рыцаря, и я повисла на ней.
— Беру свои слова назад, — отчаянно взмолилась я. — Верни меня к моему Рыцарю.
Весь последний акт пьесы я то погружалась во мрак ада, то выбиралась из него. Ледяная боль пронзала меня снизу, и казалось, что я плыву по зимнему морю в дырявой лодке, похожей на гроб. Холодная вода заливала мои ноги. «Пожалуйста, позволь мне вернуться к нему», — умоляла я Господа. Наконец, когда занавес упал, меня выбросило на теплый и сухой ковер у ног моего Рыцаря. После этого случая я стала очень разборчивой в своих желаниях.
Когда по прошествии лет моего Рыцаря увезли в темный угол больничной палаты, я поняла, что снова теряю своего единственного друга. Я взмолилась, чтобы мне позволили уйти вместе с ним, но не получила ответа. И тогда меня спас хриплый баритон, абсолютно не похожий на голоса моих первых хозяев.
Оказалось, что в соседней палате лежал некий драматург со сломанной рукой. Он смеялся и рассказывал товарищу о приключении, ставшем причиной нелепой травмы. Я покинула постель моего Рыцаря, прошла сквозь стену и, корчась от холода, который уже проникал в мои кости, обвила руками этого глупого молодого человека. Я не выпускала его из объятий, пока не уверилась, что теперь останусь с ним.
Этот юноша, мой Драматург, во всем отличался от первых двух хозяев. По вечерам он устраивал пирушки, затем, лежа в постели, до четырех утра писал сценарии, в одиннадцать вставал, шел на работу в театр, вечером ужинал, а потом снова кутил с друзьями. Вряд ли он хотя бы самую малость чувствовал мое присутствие рядом. В его кругу считалось модным пропивать талант и прожигать жизнь впустую. Мой Драматург писал комедийные пьесы, заставлявшие людей смеяться. Мне удавалось влиять на него только в пасмурные дни, когда он просыпался утром после пары часов сна, напуганный кошмарами. И вот тогда я садилась на край его кровати и читала стихи моей Святой, пока он вновь не засыпал. Мой хозяин слишком много пил и слишком мало ел, поэтому он умер молодым прямо во время одной из своих вечеринок.
Симпатичный и галантный мужчина, присутствовавший при том событии, подхватил Драматурга под руки, и это напомнило мне сцену с Горацио и умирающим Гамлетом. Я тут же избрала его своим новым хозяином. Мой Поэт (я называла его так) был более чуток к призрачному шепоту. Когда он засыпал над страницей с незавершенным стихотворением, я с огромным удовольствием внушала ему свои литературные идеи. На следующее утро он, словно Кольридж с его видениями рая, просыпался и воплощал мои подсказки в золотые строки. Время от времени мой Поэт влюблялся без особой взаимности в джентльменов, склонных (и не очень) к однополой любви. В конечном счете он так и не нашел себе партнера. В поздние годы, будучи семидесятилетним лектором, он стал кумиром юноши по фамилии Браун.
Мой мистер Браун оказался увлеченным молодым человеком. Он сочинял такие страстные истории и так яро прислушивался к советам литераторов, что я выбрала его своим следующим хозяином — причем за несколько месяцев до того, как мой Поэт вознесся на небеса, не взяв меня с собой. Когда мистер Браун пришел проститься с покойным, я «прилипла» к нему. Через полгода он переехал на запад и поступил в университет — за три тысячи миль от родного города. Я выбрала его не только за любовь к литературе. Он был очень добрым, честным и благородным, хотя сам, похоже, не осознавал своих достоинств. Это делало его милым и трогательным юношей. Я помню, что сначала была очарована его улыбкой. Но лицо мистера Брауна оказалось истинным отражением его души. Я привязалась к нему сильнее, чем к кому-либо из прошлых хозяев. И мне нравилось называть его по фамилии.
В течение всех этих долгих десятилетий я научилась следующим правилам выживания: если ты не хочешь попасть обратно в подземную тюрьму, держись рядом с хозяином, с умом выбирай удовольствия в своем призрачном существовании и старайся быть полезной. Например, я верила, что помогаю мистеру Брауну писать его большой роман.
С тех пор как ему исполнилось восемнадцать лет, он ежедневно посвящал работе над рукописью по крайней мере один час в день. Он держал ее в папке, в которой когда-то хранил чистые листы бумаги. Мой хозяин садился на скамейку в парке или за стол в библиотеке, задумчиво щурился, а затем писал строку за строкой — примерно по абзацу в день. У него уже имелось около двухсот аккуратно заполненных страниц, но роман все еще буксовал на пятой главе. Пока хозяин трудился, я сидела рядом с ним или прогуливалась поблизости, наблюдая за ходом его мыслей. Каждая страница была выверенной, подобно стиху. Если сомнения или заботы бренной жизни останавливали его руку, я подхватывала авторучку, стараясь удержать ее на странице. К сожалению, мои пальцы проходили через пластмассу без всякого результата. Позже я все-таки нашла хороший способ для возвращения его внимания обратно к тексту. Стоило мне постучать пальцем по последнему написанному слову, как авторучка снова возвращалась на бумагу, а на губах хозяина появлялась улыбка. Его книга описывала историю двух братьев, сражавшихся за люто враждовавших королей. Действие сюжета происходило в средневековом мире — в богатой и таинственной стране, похожей на Ксанаду.
Иногда мне страстно хотелось обсудить с ним имя второстепенного персонажа, уточнить мотивы главного героя, подкорректировать описание реки или выражения глаз умирающего воина. По ночам, когда мистер Браун спал, я часто мечтала о наших долгих беседах, которые обязательно происходили бы между нами, если бы он мог видеть и слышать меня. Мы двое попивали бы чай или прогуливались на природе, посмеиваясь и обсуждая блестящие идеи. Жаль, но подобное не представлялось возможным. И все же мы ежедневно работали над книгой — это был мой любимый час, — пока однажды мистер Браун внезапно не забросил рукопись… Он повстречал свою невесту.
Они познакомились в лекционном зале, случайно столкнувшись в дверях. Их отношения казались мне ужасно вульгарными. Ее явно зазывные улыбки. Трепет моего хозяина, когда девушка смеялась над его шутками. Глупые извинения при каждом случайном прикосновении. Их сцепленные пальцы, когда она задавала ему какой-то вопрос. Его колено, прижатое к ее бедру, когда они пили кофе за крохотным столиком в пабе. Там было так шумно, что они покинули заведение и отправились на прогулку. Никто из моих прежних хозяев не жил с возлюбленным или возлюбленной. Стыдно сказать, но, когда эта девушка вошла в его жизнь, я испытала ревность. Сначала я притворялась, будто мне не нравится, что забросил работу над рукописью. Затем у меня появились другие оправдания. Из-за возникшей неопределенности я начала пугаться теней и громких звуков. Мне хотелось помешать их отношениям. Однако я должна была признать реальные достоинства его невесты. Она сделала моего хозяина счастливым, хотя и отвлекла неумышленно от написания книги. Будь это в моих силах, я сказала бы ей, что мужчины часто поначалу выглядят идеальными партнерами, но затем вдруг без причины отдаляются и становятся холодными истуканами. Увы! Она влюбилась в мистера Брауна! Я солгала бы, говоря, что ей не стоило рисковать и вверять ему свое сердце.
