Длинные ноги шведа подкосились, напряженные до этого плечи обмякли, и он мешком рухнул на палубу. Из-под распахнувшейся куртки видна была рубаха из плотной материи синего цвета, на поясе – широкий кожаный ремень. Длинные полуседые волосы пепельного цвета рассыпались по грязным доскам палубы, а клинообразная бородка торчала кверху.
Это был первый человек, убитый Степаном за всю его жизнь, и, осознавая это, он невольно задержал на нем внимание. Вот как выглядел убитый им человек!
Во время войны, будучи стрельцом, он участвовал в сражениях. Стрелял из пищали, рубился бердышом, но в пылу боя, в густом пороховом дыму, и среди сутолоки, всеобщей сумятицы и криков никогда не мог точно сказать, стал кто-то его жертвой или нет.
Теперь что-то подсказывало помору, что убивать придется еще не раз, и жертв на его пути встретится много: вольных и невольных, но этот первый убитый человек запомнится ему навсегда. Как девушке навсегда запоминается первый мужчина, овладевший ею и лишивший невинности, так мужчина запоминает первого убитого им человека.
Пошатываясь от полученного удара в висок и еще не успев прийти в себя, Степан наконец оглянулся вокруг. Первое, что мелькнуло перед глазами, было залитое кровью лицо Лембита Хявисте, который как раз в этот миг перебрасывал брыкающегося моряка через фальшборт. Тот дергал ногами и вопил, но совладать с громадной, будто налитой фигурой рыбака не мог. Мгновение – и он оказался в море.
Демид же, стоя на коленях и вцепившись мертвой хваткой в горло своего противника, душил его. Тот бил стрельца кулаками по голове справа и слева, но Демид не обращал на это внимания…
А сотника Василия уже не было рядом. Вырвав из рук врага тяжелую оловянную кружку, он разбил ему голову, и теперь тот корчился, привалившись к фальшборту. Руки и ноги его подергивались, а глаза были бессмысленными. Василий уже оставил его, метнувшись назад по палубе, где назревала главная схватка.
Палуба корабля оказалась разделенной пополам по линии грот-мачты. Выбравшиеся на палубу моряки толпились ближе к корме и каюте своего капитана, а восставшие пленники оказались хозяевами на передней, носовой части.
Моряки были вооружены, хотя и кто чем. У многих в руках были длинные кортики, у некоторых – топоры, которых на корабле имелось в изобилии. Огнестрельного оружия ни у кого не было видно: недаром капитан Хаген держал его запертым в своей каюте.
Самого Хагена на палубе тоже не было. Моряками руководил злейший враг Степана – моряк по имени Стиг, которому помор выбил зубы. Этот человек с саблей в руке стоял впереди своих товарищей, как бы примериваясь, на кого из бунтовщиков обрушить свое оружие.
Сабля куда грознее кортика или топора. Кортик, как всякий нож, слишком короткий. Он хорош для ближнего боя, но с ним трудно приблизиться к противнику. Топор же, хоть и рубит наверняка, все же тяжеловат. Попробуй, поразмахивай топором, зажатым в одной руке…
А сабля – это длинная заостренная полоса металла. Она легкая, почти как кортик, а рубящие удары ее смертельны, как у топора. Из холодного оружия сабля, пожалуй, грознее всего.
На палубе корабля в предрассветном сумраке столпились две группы людей, смертельно боявшихся и ненавидящих друг друга. Но по опыту Степан знал, что исход любого боя решают несколько человек, которые действительно готовы на все и ничего не боятся.
В любой армии, в любом отряде большинство бойцов – это инертная масса. Люди, совсем не готовые умирать. Они могут размахивать оружием и голосить воинственно, но каждый из них внимательно смотрит на соседей, на то, что происходит вокруг. Если почувствуют, что смельчаки с их стороны побеждают, – присоединятся, проявят мужество и станут победителями. А увидят реальную опасность – сдадутся или побегут. Перелом этот случается за несколько мгновений и зависит от поведения горстки настоящих воинов – тех, кто действительно пришел убивать и умирать.
Стиг с саблей в руке буквально подпрыгивал на месте. Ему не терпелось вступить в схватку. Его отекшее от выпитого виски лицо было багровым, а маленькие глазки глядели с ненавистью на восставших пленников, выискивая среди них первого, кого он убьет. А затем пойдет крушить и крушить смертоносной саблей по головам проклятых рабов!
«Пожалуй, он будет моим, – решил про себя Степан, метнувшийся к грот-мачте, оттесняя в сторону остальных толпящихся соратников. – Я выбил ему зубы, и я же довершу начатое!»
О том, что Стиг вооружен саблей, а у него в руке лишь короткий нож, помор в ту секунду вовсе не задумался. Ослепленный пролитой уже кровью, он был готов ко всему. Весь мир в то мгновение сошелся для Степана в одной точке – между ненавистных маленьких глаз шведского моряка.
Но он не успел броситься вперед: стоявший рядом Ипат опередил его. В руках у него был пустой бочонок из-под шотландского виски, выпитого моряками – деревянный, аккуратно обхваченный двумя железными ободами.
– Убью! – взревел Ипат и, выпучив налитые кровью глаза, высоко взметнул бочонок над собой. Бросок оказался страшной силы: чего-чего, а этого, как и звериной ярости, Ипату было не занимать. Копившиеся в нем гнев и бессилие узника обратились сейчас в несокрушимую мощь. Бочонок, брошенный с высоты вскинутых рук московского стрельца, обрушился на головы шведских моряков.
В Стига он не попал, но, ударив в толпу, повалил двоих, и остальные невольно отшатнулись. В то же мгновение выскочивший откуда-то сбоку Агафон врезался в противников, держа наперевес длинный багор. Багор имел железный крюк, укрепленный на толстой деревянной палке.
Ударив одного из моряков этим железным крюком, отчего тот упал, Агафон ловко перехватил багор и зацепил им второго противника за шею. Рванув его на себя, он швырнул шведа на палубу. Упав вниз, тот наткнулся лицом на удар Агафонова сапога…
Нападение было удачным – толпа попятилась. Только не растерявшийся Стиг своей саблей тотчас рубанул по багру. Деревянная палка хрустнула и переломилась. В руках у Агафона остался лишь обломанный конец.
Но остановить Ипата с Агафоном было уже невозможно: ярость застила им глаза. К тому же оба упавших моряка выронили свои топоры, тотчас оказавшиеся в руках осатаневших стрельцов.
Пока Степан кинулся на Стига, стараясь одновременно уклониться от сабельного удара и ткнуть врага ножом хотя бы в бок, Ипат с Агафоном, размахивая обретенными топорами, врубились в толпу шведов. А когда к ним присоединилась гигантская фигура Лембита, противник дрогнул.
Отмахиваясь от наступавших своим оружием, шведы отступили к бизань-мачте. Многие были уже в крови, их глаза безумно шарили по кораблю в поисках спасения. Куда деваться им было от этой озверевшей толпы людей, которых они еще несколько минут назад считали своими узниками, надежно запертыми и сидящими на цепи?
Где обрести спасение? Кругом слышался плеск волн, бьющих о борт, и простирающееся со всех сторон море было бескрайне…
Со всех сторон слышался лязг металла – это кортики сталкивались с топорами, и сабли – с ножами. Многие бывшие пленники были теперь уже вооружены тем, что удалось отбить у врага, или тем, что случайно попалось под руку. Пример Ипата с бочонком и Агафона с багром вдохновил многих. Оказалось, что сражаться можно не только оружием, но всем остальным. А Демида, казалось, вдохновили слова, сказанные ему перед схваткой Степаном – он уверовал в силу своих рук и даже не заботился об оружии. Одного шведа он уже задушил и, стоя теперь на полусогнутых, широко расставленных ногах посреди палубы, старался поймать глазами следующую жертву, чьи позвонки треснут под его пальцами. Очень уж хотелось Демиду вернуться к семье и приласкать молодую жену и трех маленьких детей…
