Когда Вольдемар бежал из Киева некоторое время назад, Любава была еще девочкой. Но она знала, что полоцкий князь Рогвольд отказал Вольдемару в помощи и даже не пустил на порог своего терема. Так что теперь, когда Вольдемар с большой ратью двигался обратно к Киеву, никто не сомневался – он не пощадит старого Рогвольда, когда-то отказавшего ему в гостеприимстве.
– А почему этот злодей Вольдемар победил? – спросил я. – Пусть Рогвольд старый, но ведь есть и воеводы, например. Или, может быть, сыновья…
При упоминании о сыновьях Любава снова заплакала. Загрызенный медведем Хельги был единственным сыном Рогвольда.
При известии о приближении войска Вольдемара старый полоцкий князь решил спасти хотя бы свою дочь Рогнеду и отправил ее подальше – в поместье к своей сестре Хильдегард. Вместе с Рогнедой отправилась Любава, а Хельги сопровождал их. Три дня назад они втроем приехали к Хильдегард, а вчера Хельги должен был возвращаться к отцу в Полоцк, чтобы вместе с ним оборонять город.
Но войско Вольдемара изменило свой предполагаемый маршрут и позавчера с ходу ворвалось в не успевший подготовиться к обороне Полоцк. Подожгли деревянный частокол вокруг города, а спустя короткое время запылал и княжеский терем Рогвольда, на пороге которого лежал убитым и сам престарелый хозяин.
– Мы узнали об этом вчера, – плача, рассказала Любава. – Прискакал человек и рассказал о том, что все кончено с Полоцком и с князем. Хозяйка Хильдегард и княжна Рогнеда собрались бежать в Киев, под защиту князя Ярополка, и мы даже стали укладывать вещи. Собирались выехать сегодня утром, но не успели – ночью войско Вольдемара окружило поместье и, дождавшись рассвета, подожгло его со всех сторон. А сама Любава вместе с Хельги оказалась схваченной врагами еще раньше – в поле, неподалеку от усадьбы.
В этом месте Любава замялась и умолкла.
– Послушай, – попробовал я уточнить хронику событий, показавшуюся мне неполной. – Я что-то не понял… А почему вы с Хельги на рассвете пошли вдвоем гулять в поле? Вроде бы не время и не место.
У меня было подозрение на этот счет, но простота и откровенность ответа девушки заставили меня устыдиться своего лукавства.
– Мы любились, – сказала она, не моргнув глазом, и так спокойно, словно сообщала о самых невинных вещах. – В доме было слишком много людей… Вот мы и ушли в поле на всю ночь. И мы любились. В последний раз! – простонала она, вновь вспомнив о своем горе, и опять разразилась рыданиями.
Так вот оно что! Теперь я уже начал что-то понимать. Старый князь Рогвольд не заинтересовался очаровательной ключницей, и тогда это сделал его сын. Ну что ж, ничего удивительного, учитывая красоту Любавы.
Вот только отчего же она так открыто об этом говорит? Или здесь так принято? И вообще, вопрос о том, куда я попал непонятно как, все еще оставался открытым.
– Послушай, – начал я приставать снова. – Скажи, пожалуйста, а почему у вас такие странные имена? Рогвольд, Хельги, Хильдегард… Вот у тебя русское имя – Любава. А они все кто, немцы, что ли?
Слово «немцы» девушка не поняла. Она покачала головой и, посмотрев на меня, как на сумасшедшего или душевнобольного, ответила:
– Меня зовут Любава, и это совсем не русское имя. Я не из русов, а из полочан. И у других такие же имена – у кривичей, радимичей, дреговичей… А князь Рогвольд и вся его родня, вот они как раз русы. У них русские имена.
Час от часу не легче…
Теперь, по крайней мере, что-то стало складываться у меня в мозгу. В мире, куда я угодил, племена живут как бы чересполосно. Славяне вперемешку с русами, которые совсем не славяне, а, судя по именам, принадлежат к какому-то германскому племени.
Более того, здесь, скорее всего, никто не делает разницы между одними и другими. Я попал в мир, где идеи национализма попросту еще не родились, не созрели. Из двух сыновей Святослава один называет себя славянским именем Ярополк, а другой именует себя Вольдемаром – явно германское имя. Но никто тут, похоже, не интересуется этим.
Впрочем, с этим предстояло еще разобраться.
Очень хотелось есть. Взглянув на часы, я в очередной раз понял, что многое из привычного стало теперь ненужным. Часы-то у меня работают, но с чем их сверять? Сейчас у меня на руке они добросовестно показывали половину второго. Но это, скорее всего, то время, которое осталось в мире, откуда я неведомым образом провалился. А здесь который час?
Между тем появилась масса совершенно конкретных проблем, требовавших немедленного решения. В моей охотничьей сумке лежало два бутерброда с сыром и с вареной колбасой, положенные заботливой Любой – женой Петра, провожавшей меня на рассвете из дома. Это очень мило, а что дальше?
Поговорив с Любавой еще некоторое время, я понял, что идти особенно некуда. В сожженном Полоцке делать нечего. Кругом непроходимые леса, а единственная дорога, ведущая до Киева, – это та, по которой движется войско окаянного Вольдемара.
Порывшись в сумке, я взял себе один бутерброд, а второй отдал девушке. В руки она взяла его с большим недоверием, а затем пристально рассматривала со всех сторон. Очевидно было, что сыра и колбасы она никогда не видела. Да и сама идея хлеба, проложенного чем-то еще, показалась ей странной. Рассмотрев предложенную ей диковинку, Любава убедилась в том, что сам я ем это, откусила тоже.
Вкус показался ей отвратительным, это тут же отразилось на ее лице: девушка не смогла сдержать гримасы. Видимо, все дело было в вареной колбасе – слишком уж это продукт двадцатого века.
– Что это? – с отвращением поинтересовалась она, вынимая изо рта надкушенный кусок колбасы. Ей даже не был понятен вкус этого искусственного продукта – плода цивилизации двадцатого века.
Я лишь вздохнул в ответ и пожал плечами. Ладно, проехали. Не стану же я сейчас объяснять про состав мелко перемолотого фарша, добавления крахмала и прочего. Да и про одобренные Евросоюзом пищевые добавки ей вряд ли будет интересно.
– Нам придется присоединиться к войску Вольдемара, – сообщил я свое спонтанно принятое решение, стараясь говорить рассудительно. – Мы же не можем идти вдвоем. Другой дороги все равно нет, а идти по лесу мы не сможем. Собьемся с пути и заблудимся, да еще эти медведи…
При упоминании о медведях девушка вздрогнула и прошептала отрешенно:
– Еще волки…
Ах да, я совсем забыл. Как это я не подумал о волках? Надо полагать, тут водятся и волки тоже. Вообще говоря, отличные места: непролазные чащобы на десятки верст, медведи и волки. А с другой стороны, некий конунг, люди которого норовят при первой возможности привязать кого-нибудь к дереву и бросить в лесу. А для развлечения сжечь что-нибудь и разграбить. В хорошенький мир я попал!
Решение присоединиться к войску возникло у меня само собой: я попросту не видел иного выхода. Особенного страха не было. Еще не успев осмыслить все произошедшее со мной, я задним умом все же понимал, что если кто-то или что-то перенесло меня сюда, в этот неведомый мир, то сделано это не напрасно. Кто-то или что-то имело цель забросить меня сюда. Вряд ли оно сделало это лишь для того, чтобы я был бездарно убит в первый же день пребывания тут.
