Стояло в кувшине пиво: очень темное, без пены, кисловатое. Этот напиток здесь так назывался, но в моем времени никто не назвал бы это пивом. В другом кувшине было вино – густое, терпкое и даже довольно крепкое. Как я узнал потом, его привозили в Киев хазары, делавшие его в своих виноградниках далеко на юге.
Впрочем, больше всего меня в ту минуту волновало ожидание предстоящего разговора. Теперь я уже понял, что первое впечатление меня не обмануло: боярин Блуд действительно оказался тем самым человеком, которого я до тех пор тщетно надеялся встретить. Причина его интереса ко мне была мне еще неясна, но мой встречный интерес к этому человеку оправдался – только он мог действительно объяснить мне события, свидетелем и участником которых я стал.
– Когда я был маленьким… – начал говорить Блуд, и я тотчас же невольно улыбнулся. Слова показались мне странными. Трудно было представить себе маленьким мальчиком хитрого и беспринципного человека, сидевшего передо мной. Конечно, когда-то и Блуд был мальчуганом, но слишком уж велика оказалась дистанция, которую он прошел за свою жизнь…
– Когда я был маленьким, никто в Киеве и не слышал о христианах, – сказал боярин. – Известно было, что в Византии люди поклоняются своему богу – какому-то Христу, и строят для него большие храмы. Мы знали об этом, потому что из Византии приезжали купцы, да и мы сами не раз ходили походами в южные земли. Князь Олег даже подступил с войском к стенам самого Константинополя и вернулся оттуда с большой добычей. Но христианская вера никого в Киеве не интересовала. Какая разница, какому богу там поклоняются? У каждого народа свои боги.
Так было до недавнего времени. Первые христиане появились в Киеве в княжение Ольги, которая ездила в южные земли и в византийском городе Корсунь на берегу Черного моря приняла крещение – стала христианкой. За ней потянулись ближайшие люди из ее окружения – в первую очередь дружинники.
Блуд не рассказывал связно, но он был готов отвечать на мои вопросы. Некоторые из них заставляли боярина удивляться моей неосведомленности, и он с недоумением качал головой, но зато другие, напротив, приводили его в изумление тем, какие подробности я знаю.
Правда, знал я немного, лихорадочно выискивая в памяти то, что читал когда-то по древней истории.
Поначалу принятие христианства некоторыми киевлянами воспринималось как новая увлекательная игра. Всем казалось, что в происходящем нет ничего особенного. Считалось, что бог византийцев – это просто еще один из богов, вроде русских или славяно-финских богов. Просто еще один бог, которого не худо присоединить к пантеону и на всякий случай приносить жертвы и ему. Отчего бы и нет?
Византия как раз входила в моду среди киевлян. Это была мощная держава, а столица ее Константинополь был огромным городом, застроенным каменными домами и великолепными храмами. Оттуда везли предметы роскоши и всякие удивительные вещи.
Одной из таких диковинок стало и поклонение некоему Христу.
Однако довольно скоро выяснилось, что Христос – этот греческий бог, совсем не похож на всяких там велесов, мокошей и чернобогов. Он оказался Бог-ревнитель, не желающий соседствовать с иными богами. Для Него, Господа Христа, иных богов не существовало, они были просто идолами, наваждениями бесовской силы.
И стало нужно выбирать одно из двух: либо поклоняться одному лишь чужому греческому Христу, и только ему, прокляв богов своих отцов и дедов, заветы родины, заветы седой старины, овеянные славой, победами, либо оставаться в прежней вере.
Не всякий человек способен сделать такой сложный выбор.
Проблема первых киевских христиан заключалась еще и в том, что ничего не было переведено на славянский язык. Русы к тому времени свой собственный язык почти забыли и тоже говорили по-славянски, как большинство населения в полянских, древлянских и кривичских землях. А Библия была на греческом, и богослужения в христианских церквах тоже велись по-гречески. Все это дополнительно делало христиан в глазах остального населения явными агентами Византии…
Для тех, кто принял веру в Христа и не пожелал отступиться, настали тяжелые времена. Княгиня Ольга умерла, а ставший князем ее сын Святослав на дух не переносил христианство. Он с детства хранил заветы старины и считал, что только боги отцов надежны и заслуживают поклонения.
Когда Блуд говорил об этом, я заметил, что глаза его заблестели. Он говорил о Святославе с явным восхищением. Что ж, всякая твердость убеждений заслуживает уважения, а Блуд ведь знал этого твердого человека лично.
– Он был великим воином! – воскликнул боярин, успевший уже раскраснеться от выпитого вина. – Святослав думал только о войне, он посвятил себя войне. Из всех походов он возвращался с богатой добычей.
– И ничего не боялся, – добавил мрачно молчавший до этого Свенельд. – Он был бесстрашен, как настоящий берсерк! В бою это был дикий зверь, почуявший запах крови и рвущийся к ней! Я сражался с ним рядом…
Князь Святослав в очередной раз отправился в поход на Византию: богатство византийских краев не давало ему покоя, да он и не мыслил себе иной жизни – набеги на византийские города издавна считались главной удалью русов и славян. Войско погрузилось в быстроходные ладьи, воины-гребцы сели за весла, и женам с детьми, стоявшим на киевской пристани, оставалось лишь терпеливо ожидать мужей и отцов с богатой добычей из дальних краев.
– В дружине Святослава было довольно много христиан, – заметил Блуд, рассказывая о последнем походе грозного, воинственного князя. – Всего дружинников было двадцать сотен, и все отборные, иных князь с собой не брал. А из них христиан было почти сто человек – немало.
– Да что говорить, – вздохнул Блуд. – Брат Святослава, княжич Олаф тоже был христианином.
Поход с самого начала стал складываться неудачно. Сначала при выходе в Черное море ладьи разметал сильный ветер, и войско долго не могло соединиться. Потом, когда Святославу удалось наконец собрать дружину вновь, византийские войска уже успели изготовиться к обороне. Поднявшись по реке Дунай в северную часть болгарских земель, дружина славяно-русов встретилась с армией византийского императора Иоанна Цимисхия.
– Болгары нам изменили, – сказал Свенельд, непроизвольно сжав кулаки. – Подлые люди… Увидели, что Цимисхий собрал большое войско, и испугались. Когда болгары ушли от нас на его сторону, нас осталось совсем мало – только киевская дружина.
Видно было, что Свенельд до сих пор переживает факт предательства болгар, поначалу сражавшихся вместе с русами против византийцев. Лицо его стало мрачно, глаза метали молнии. Одним движением он осушил глиняный стакан с вином и тотчас налил себе из кувшина следующий.
– Ну, если бы войско Святослава вело себя в болгарских землях по-другому, – язвительно заметил Блуд, – тогда, наверное, и болгарские воины поступили бы иначе.
– Я этого не делал, – буркнул Свенельд, покачав головой.
– Ну и что? – пожал плечами боярин. – Ты не делал, а почти все воины делали. Вот и результат – болгары испугались и перешли на сторону Цимисхия. Ты сам рассказывал мне о Доростоле.
