Она дрожала всем телом, как побитая собака, которая боится получить еще…
– Ты ведь сам отдал меня Блуду, – виновато бормотала она едва ли не в забытье от охватившего ее страха. – А Блуд отдал меня своим псарям и конюхам, и в его доме я должна была служить им. А потом за мной пришел Жеривол и объявил, что отныне я буду жить у него.
Я отошел на шаг назад, и Рогнеда сделала попытку ползти за мной.
– Оставайся на месте, – выдавил я из себя, а сам отошел к окну, чтобы не видеть удручающего зрелища. Нервно сцепив за спиной руки, я почувствовал, как они вспотели. Да что там руки – я весь покрылся потом от волнения.
«Да уж, – сказал я себе, пытаясь успокоиться. – Милые люди, что и говорить. Сначала над ней глумился Вольдемар-Владимир, затем Блуд не нашел ничего лучше, чем отдать ее на потеху псарям и конюхам. Спас ей жизнь, но не спас ее как человека. Видимо, после того, как Рогнеду сделал своей наложницей Вольдемар, она уже перестала считаться человеком. Так? Видимо, так. А потом еще этот Жеривол. Хорошие добрые люди, хорошее доброе время. Ну и в эпоху меня забросили!»
Страх Рогнеды был мне понятен. Ее так долго мучили и унижали, что сумели общими усилиями окончательно превратить в забитое испуганное животное. К тому же самым страшным ее мучителем был Вольдемар, а сейчас она ведь была как раз с ним. Эта несчастная, как и все прочие, считала меня тем самым чудовищем…
Надо сказать, что ничего подобного мне прежде видеть не доводилось. Конечно, положение женщины здесь было совсем не таким, как в моем мире двадцать первого века. У многих состоятельных людей тут было по нескольку жен и наложниц. Что говорить, у меня, князя, ведь тоже. Женщины зачастую переходили из рук в руки, и об их чувствах никто особо не задумывался. Женщина, будь то жена или наложница, считалась собственностью владевшего ею мужчины.
Но любое общество, даже не слишком развитое, соблюдает свои нравственные обычаи. Как бы мало прав женщина ни имела, она все же чья-то дочь и чья-то мать, сестра. Никакого целенаправленного издевательства над женщинами здесь не было. Пусть даже она рабыня, но и над рабами издеваться было не принято, считалось неблагородным и осуждалось.
Видимо, в случае с Рогнедой все сложилось исключительно неудачно для нее. И главным виновником в ее судьбе был мой предшественник Вольдемар.
А что мог я сделать сейчас? Конечно, у меня было чем гордиться: как-никак я все же спас Рогнеду от смерти на жертвеннике под ножом Жеривола. Ах, кстати, этот Жеривол – не пора ли уже с ним разобраться?
Впрочем, об этом потом. Что же делать с Рогнедой?
– Я беременна, – простонала женщина, не разгибая спины.
– Встань на ноги, – наконец-то догадался сказать я. – Больше ты не должна ползать по полу. Ни передо мной, ни перед кем-либо еще. Вспомни о том, что ты – княжеская дочь. Что бы с тобой ни случилось, этого у тебя никто отнять не может. Ведь правда?
Княжна поднялась и выпрямилась, опустив подол. Потом посмотрела на меня глазами, полными изумления. Это ли князь Владимир, который причинил ей столько горя и ужаса? Тот ли это человек? И что он теперь задумал?
Мысли метались в голове несчастной женщины, но лицо оставалось спокойным, и лишь яростный взгляд обжигал меня.
– От кого ты беременна?
– От Жеривола, – коротко бросила Рогнеда в ответ, будто выплюнула это имя.
Видимо, мой предшественник, а за ним Жеривол знали, что делали, унижая эту женщину – только так можно было сломать ее. Стоило ей разогнуть спину и выпрямиться, как преображение жалкой рабыни в опальную полоцкую княжну стало стремительным. Рогнеда буквально испепеляла меня глазами…
Мне нужно было принять какое-то решение насчет ее судьбы, но я понимал: это далеко не самое сложное решение из тех, что мне предстоит принять в ближайшее время.
Ничего объяснять Рогнеде я не стал, не счел нужным. Незачем ей знать, кто я такой на самом деле. Да она и не поверит, так что не стоит стараться. К тому же какая ей разница? Ее волнует собственная судьба.
– Ты станешь моей наложницей и останешься в этом доме, – сказал я твердо. – Трогать я тебя не собираюсь, не беспокойся. Просто здесь ты будешь в безопасности и сможешь спокойно выносить ребенка. А потом я подумаю, как быть. – Затем добавил: – Не говори никому, что ребенок от Жеривола. Женщины будут у тебя спрашивать. Они любопытны. Но ты скажи им, что ребенок будет от меня. В конце концов, должен же я нести какую-то ответственность, – пробормотал я в конце своей короткой речи.
Наверное, последних слов княжна не поняла, но первые слова ее снова потрясли: определенно у нее сегодня был день удивлений…
– Ребенок не может быть твоим, – вдруг сказала Рогнеда. – Ты же был в походе и только вчера вернулся. Женщины умеют понимать сроки.
Босая, многократно выпоротая и изнасилованная, в старом холщовом платье, полоцкая княжна стояла передо мной, и в каждом слове ее, в каждом взгляде, в каждом мимолетном движении головы ощущались надменность и презрение. Не только по отношению ко мне – ее внезапно переменившемуся мучителю и обидчику. Нет, тут было нечто прирожденное, княжеское, воспитанное в тереме полоцкого властителя Рогвольда.
Еще несколько фраз, еще полчаса нормального разговора, и она станет повелевать!
«Нет, – невольно подумал я. – Это определенно не мой тип. Издеваться над ней мне неинтересно, но и приближаться к ней я тоже не хочу. Мне нравятся совсем другие женщины. Эх, где же теперь моя Любава-Сероглазка?»
Я с тоской взглянул на преобразившуюся княжну и ответил равнодушно:
– Я разрешил тебе сказать, что ребенок от меня. Впрочем, можешь говорить все, что пожелаешь – это твое дело, а не мое. Теперь иди, спустись вниз и позови Немигу.
Слуга был потрясен, когда я объявил о том, что включаю Рогнеду в число своих наложниц. Он глядел на меня, разинув рот, и не мог ничего понять. Князь сошел с ума? В какое-то мгновение он, словно захлебнувшись, вдруг издал какие-то булькающие горловые звуки. Видимо, хотел напомнить мне о том, что Рогнеда уже жила девкой в доме у Блуда, а затем обслуживала Жеривола…
Впрочем, придворные во все века умели затыкать себе рты и не говорить сгоряча лишнего. Судьба тех, кто этого не умеет, печальна.
– Позаботься о том, чтобы другие женщины относились к ней хорошо и чтобы у княжны Рогнеды было все необходимое.
Немига кивнул, внимательно глядя на меня и силясь понять, чего на самом деле желает всесильный и грозный князь. Как опытный слуга, он знал, что не все говорится прямыми словами. Более того, слова повеления могут прямо противоречить тому, что на самом деле приказывает князь. И горе тому, кто этого не угадает…
– Она беременна, – добавил я и легкомысленно щелкнул пальцами. – Может быть, даже от меня… Пусть она выносит и родит ребенка. Скажи дружинникам, что князь не велел трогать Рогнеду. Пусть довольствуются всеми другими женщинами.
