Конец столба опустили в яму, а затем, осторожно передвигая руками, начали поднимать другой конец с привязанным к нему жрецом. На площади наступила полная тишина, все замерли.
Когда верхний конец столба поднялся над землей на пятьдесят градусов, раздался первый короткий вскрик казнимого.
– Вошло, – удовлетворенно прокомментировал стоявший со мной рядом Свенельд. – Видно, Немига правильно все приладил. Если этот крикнул с шеста, то, значит, крепко насел и теперь не соскочит. А то по-разному бывало…
Когда столб поставили прямо и начали засыпать яму землей и камнями, Жеривол закричал снова. Теперь это уже был совсем другой крик – протяжный и безысходный. Даже если его сейчас помилуют и снимут со столба, будет поздно – он все равно умрет: острый конец уже вошел в прямую кишку и разорвал там все.
По столбу вниз потекла кровь. Толпа ахнула и зашевелилась. Не от вида крови, конечно. В отличие от двадцать первого века крови здесь никто не боялся: каждый день резали кур, свиней, ходили на охоту с ножами и рогатинами, так что при виде крови никто не падал в обморок.
Но здесь было другое: на глазах у всех медленно и мучительно умирал человек. Да ведь и не простой человек, а верховный жрец.
Теперь Жеривол кричал тихо, скорее стонал. Его глаза выкатились из орбит, лицо стало белым от ужаса. Он прерывисто и тяжело дышал.
– Немига постарался, – заметил Свенельд мне на ухо. – Посадить на кол ведь можно по-разному. Если неумело, то человек сразу провалится, и его проткнет насквозь. Он умрет быстро. А если насадить правильно, вот как сейчас, то проваливаться Жеривол будет медленно и очень долго. Он умрет не скоро, и все время будет в сознании. С ним можно поговорить. Не хочешь подойти и поговорить с ним?
Я обернулся к Свенельду, и он, увидев мое перекошенное лицо, засмеялся.
– Ох, чувствую, что в твоем времени уже нет такой забавы, – сказал он. – Ведь нет?
– В моем времени есть много забав, – заметил я, сохраняя достоинство. – Есть и такие, которых ты даже не можешь себе представить. Но такой, как эта, – нет, тут ты прав, воевода.
– Ну, значит, тебе интересно посмотреть, – хмыкнул Свенельд. – Наверное, хорошо, что ты не хочешь поговорить сейчас с Жериволом. Не стоит издеваться над умирающими, даже если они преступники.
Он еще пониже наклонился ко мне и совсем тихо, чтобы никто не слышал, добавил доверительно:
– Уверен, что твой предшественник, настоящий князь Владимир, непременно подошел бы и поговорил с ним. Он не был воином, этот Вольдемар. Правильно мы его сменили на тебя.
Видимо, это был комплимент.
– Спасибо, – пробормотал я. – Рад, что ты не жалеешь.
– Мы можем идти, – сказал воевода. – Толпа будет стоять тут еще долго, пока он не умрет. В конце концов, должны же люди как-то развлекаться. И детям полезно посмотреть: пусть видят, что бывает со злоумышленниками, которые посягают на жизнь великого князя.
Он снова засмеялся, и мы пошли прочь. Вопли все сильнее проваливавшегося жреца доносились до нас еще долго…
Глава 4
Корсунь
Мы двинулись в поход в самом начале лета. Смерды засеяли поля, и оставалось ждать осеннего урожая. Это значило, что мы должны обернуться до осени, чтобы успеть к уборочной страде.
Рать собралась немалая. Поляне и русы – жители Киевского княжества, выставили семьсот человек под командой Свенельда. К ним прибавилась черниговская дружина во главе с Аскольдом Кровавой Секирой, успевшим к этому времени сжечь своего отца на погребальном костре и стать князем – это еще триста воинов.
С севера привел свою рать Добрыня – посадник новгородский, а из муромской земли – инязор Овтай. Тех и других было по две сотни ратников.
Полторы тысячи человек – это было немалой силой. Мне вспомнились учебники истории, которые приходилось читать в школе, и я только озадаченно покачал головой. В тех учебниках фигурировали такие цифры, как двадцать или пятьдесят тысяч воинов, а иногда даже сто тысяч и больше. Попробовали бы авторы этих учебников прокормить такую прорвищу людей на протяжении двухнедельного пути по безлюдным местам! Да и где было взять столько людей вообще? Земля, покрытая лесами, без дорог, с редкими деревушками по три-пять изб и еще более редкими городками, окруженными деревянным частоколом, – вот что представляла собой страна, над которой я княжил.
Полторы тысячи воинов – это был предел, максимум, который мы могли собрать. А для перевозки этой рати нужно было иметь струги, и немало, а кто бы их стал делать сотнями?
Правда, и силы врагов наших были не слишком многочисленны. Канателень сообщил, что население Корсуни куда меньше киевского, так что вряд ли число обороняющих крепость воинов будет превышать пятьсот бойцов. Хотя, если подойдет помощь из Царьграда, нам придется туго…
Несмотря на раннее утро, весь город вышел на пристань провожать нашу рать. Сопровождаемые дикими завываниями медных труб, ревом букцин и грохотом барабанов, мы грузились на струги. Я стоял на главном, украшенном на носу трехголовой богиней, и смотрел на город, раскинувшийся на днепровском откосе.
Рядом стоял Свенельд, на соседних стругах я видел Добрыню с его людьми, Овтая и других военачальников – все мы смотрели на берег, и каждый с разными чувствами.
Для большинства это было отправление в обычный поход. Такие походы-набеги совершались каждый год: это было условием и обычаем здешней жизни. В прошлом году мы ходили на Булгар, в этом – на Корсунь, а в следующем, если останемся живы, пойдем воевать куда-нибудь еще. На Хазарский каганат, или на Балканы, или на север – к свеям. Какая разница? Повеселиться, покрыть себя воинской славой и вернуться домой с награбленными богатствами можно из любой страны…
Один я понимал, что наш поход на Корсунь знаменует смену исторических эпох. Когда мы вернемся обратно, Русь уже не будет прежней. Останется Киев, но очень скоро он уже не будет нагромождением деревянных низких домов без архитектурных доминант – в нем появятся церкви, колокольни. Затем войдут в моду печи, а вместе с ними – хлебопечение. Будет письменность, появятся история, культура. Над городом будет плыть колокольный звон, а не черный дым от погребальных костров и сжигаемых жертв на капищах языческих богов.
Об этом будущем знал только я. Конечно, знал еще Тюштя – он же Василий Иванович Пашков, но он был далеко…
И случится ли еще это будущее? Чем больше я думал о своем появлении здесь, тем чаще мне приходила в голову мысль о многовариантности истории. Мы с Василием Ивановичем знали только один из возможных вариантов. В этом варианте наша рать захватывала Корсунь, и это открывало путь к крещению Руси. Мы пришли из будущего, в котором прошлое выглядело так.
Но ведь возможны и другие варианты. А что, если нам не удастся взять Корсунь? Ведь его защитники, как, впрочем, и все люди, окружающие меня, – это именно живые активные люди, а не картонные манекены, созданные лишь для того, чтобы механически исполнять некий план.
