А если так, то справлюсь ли я со своей миссией? Как видно, старое будет отчаянно сопротивляться новому, и без жесткости тут не обойтись. Не все же, подобно русам, решатся покинуть родную землю и отправиться в другие края. Нет, многие останутся и окажут сильное сопротивление. Их придется принуждать силой, а как это здесь делается, мы все уже видели на примере Добрыни в Новгороде.
Русы уходили. Это было похоже на библейский исход. Конечно, покинуть навсегда родные дома, родную землю решились далеко не все. Многие остались в своих деревнях, кто-то остался в самом Киеве и в других городках. Но основная, наиболее активная и дееспособная часть народа сначала собралась в Киеве, а затем в назначенный день с раннего утра толпы русов с женами и детьми потянулись вниз, к пристани, чтобы грузиться на приготовленные струги.
Стругов было так много, что они загородили собой почти весь Днепр напротив города. Суда стояли в несколько рядов, борт к борту, и грузящиеся люди шагали с корабля на корабль в поисках свободных мест.
Им предстояло долгое плавание, и каждый старался устроиться поудобнее. Было много детей – светловолосых, голубоглазых и таких же женщин – высоких, с крепкими стройными фигурами и распущенными по плечам длинными золотистыми волосами.
Жители Киева – славяне стояли молча большими толпами по берегу Днепра и наблюдали за погрузкой. В воздухе висело напряжение. Получалось, будто русов изгоняют из родных мест, хотя все знали, что это совсем не так.
В жизни каждого народа бывают моменты, когда происходит роковой выбор своей судьбы. Русы сделали свой выбор сейчас, и из всех стоящих на берегу один лишь я точно знал, что выбор – неудачный, проигрышный. В результате этого выбора народ исчезнет.
А славяне отныне оставались в Киеве одни. Теперь единому этносу предстояла своя особенная судьба. Не зазвучит больше на днепровских просторах звонкая германская речь русов, не огласятся больше южные степи их боевым криком, не дрогнут враги от ярости светловолосых берсерков.
Прощания на пристани не было. Севшие на струги люди старались не смотреть на берег. Киев и все остальное, оставшееся на берегу, принадлежало для них теперь другой, прошлой жизни. И нечего было прощаться и вспоминать. Впереди ждала другая, новая жизнь, новые битвы, новая слава.
– Надеюсь, ты не сердишься на меня, – сказал я Свенельду накануне, когда мы прощались. – Я совсем не собирался сгонять вас из родных земель.
– На тебя? – грустно вскинул на меня свои полузакрытые седыми бровями глаза воевода. – При чем тут ты? Уж я-то прекрасно знаю, что ты – вообще посторонний, чужой человек. Мне ли не помнить, как мы с Блудом делали из тебя князя? Так угодно богам, чтобы все это случилось. Верно, есть какая-то сила в этом вашем Христе, раз он побеждает. Мы уходим не от тебя, князь, и не из киевской земли, а от вашего нового бога.
Потом Свенельд вдруг осекся и несколько мгновений молчал.
– Желаю тебе удачи, – сказал он мне. – Не знаю, что тебя занесло к нам сюда и зачем это нужно, но ты прижился в нашем времени.
Потом воевода усмехнулся, на сей раз лукаво, не смог сдержаться и добавил:
– А с принцессой Анной ты здорово придумал. Надо же быть таким смелым – объявить сестрой византийского императора собственную любовницу! Хотя я тебя понимаю: Любава и вправду того стоит. Когда я навещал князя Рогвольда, его молодая ключница мне даже очень запомнилась…
Настоящий воин – всегда воин, он никогда не сдается. Несмотря на свой солидный возраст и жизненный опыт, Свенельд все-таки не удержался и сказал мне гадость на прощание. Но потом мы все равно обнялись – так требовал старинный обычай.
Струги отчаливали один за другим. С берега, усеянного остающимися жителями города, вдруг стали махать на прощание белыми платочками – знак пожелания удачи. Замелькали платочки и со стругов, но вскоре стали плохо видны: корабли двигались вниз по течению, и народ русов уходил в неизвестность…
Когда мы с Алешей Поповичем поднимались с пристани обратно в город, навстречу бежала Любава. Она никогда не вела себя как греческая принцесса – ходила везде одна и вообще была самостоятельна. Вот и теперь без всякого сопровождения она стремглав бежала нам навстречу, подобрав выше колен длинную полотняную юбку.
Я залюбовался ею, но испуганное лицо Любавы заставило меня насторожиться. Что еще за напасти могли случиться? О чем она бежит сообщить мне?
– Солнышко! – задыхаясь от бега, заговорила Сероглазка, схватив меня за руку. – Хорошо, что я успела… Очень хорошо! Это ты, мое Красное Солнышко! Это ты?
Она, как безумная, всматривалась в мое лицо. Платок, который Любава носила на голове после своего крещения, от быстрого бега сбился набок, и волосы рассыпались из-под него.
– Красное Солнышко, – повторяла она. – Это ты?
А сама все сильнее сжимала мою руку, за которую схватилась. Все-таки женщины – ужасные трусихи… Но что ее напугало?
– Пойдем в терем, – сказал я. – По дороге расскажешь, что стряслось. Где ты была? Я думал, что ты где-то поблизости.
Любава еще тяжело дышала после бега. Ее пунцовое раскрасневшееся лицо было крайне испуганным, и она не отпускала мою руку.
– Солнышко, – заговорила она вполголоса, чтобы нас не слышал идущий сзади Алексей. – Я ходила на торг. Не хотела глядеть на уезжающих русов, вот и решила развлечься. Такие красивые украшения привезли купцы с севера. Там чеканное серебро, янтарь и еще многое другое. А там, на торге, я увидела вдруг… Знаешь, Солнышко, у меня даже сразу дыхание перехватило…
– Ну, что ты там увидела? – Я уже начал терять терпение. – Неужели Змея Горыныча с тремя головами?
– Тебя, – выпалила Любава. – Она внимательно посмотрела на меня и повторила: – Я увидела тебя. Это был ты. Там, в рядах, среди северных торговцев…
– Но я же здесь, ты видишь. Как я мог быть на торге, да еще в виде торговца?
– Конечно, я увидела не тебя, Солнышко, – поправилась Любава. – Но этот человек выглядит совсем как ты. Если надеть на него твою одежду, то даже я бы не отличила. Он как твой брат-близнец. Мне стало так страшно.
Честно говоря, в ту минуту страшно стало и мне. Как-то противно засосало под ложечкой. Человек, абсолютно похожий на меня, но не я. К чему бы это? Что-то эта ситуация мне напоминала…
Видно, то же самое ситуация напоминала и Любаве. Именно поэтому она выглядела такой испуганной.
– И что ты сделала?
– Что я могла сделать? Со мной была одна женщина из наложниц, и я решила вместе с ней подойти к этому купцу, чтобы поговорить. Ну, знаешь, вдруг я ошибалась и он совсем уж не так похож на тебя? И вот мы двинулись к нему, он стоял за прилавком со своим товаром. Народу было не очень много, не как обычно: все же пошли на берег. И этот купец вдруг увидел нас, как мы приближались. Ой, Солнышко, мне страшно даже рассказывать об этом.
Любава посмотрела мне в лицо своими округлившимися глазами и произнесла:
