– Тебе бабка рассказывала о зверях, что внутри мужей живут и могут их мыслями и поступками править?
– О зверях? Нет, не говорила, но рассказывала, что человек тот же зверь и есть, и если бы Светлые Боги его не одухотворили…
– Ну разница невелика… – лекарка примирительно махнула ладонью, – почти то же самое. И кто же, по-твоему, помогает мужам зверство в себе обуздать? Они же сызмальства приучены всем бедам и заботам одной лишь силой противостоять, это им и привычней, и понятней. Не говорила тебе бабка?
– Нет… – Аринка даже растерялась от столь неожиданного вопроса. Никогда она ТАК про это не думала. – Ну если муж воинский, то над ним начальный человек есть, а над тем начальным человеком… – не слишком уверенно начала, хоть и сама понимала: что-то не то вещает.
– Да-а, главного-то она тебе и не объяснила… или ты не поняла. Когда воинский муж в строю… верно сказала – начальные люди, а в обыденной жизни, когда воевода над ними не властен?
– Кто… староста? – Аринка пожала плечами.
– Мы! Женщины! Мы мужей укрощаем! Сеть на них незримую накидываем. Мы зачастую лучше их знаем: чего им хочется, что им надо и от чего им радость или беда будет. И мы же их зверей обуздывать должны… Некому, кроме нас!
Настена на некоторое время умолкла, словно устыдившись своей горячности, но Арина не перебивала ее, понимая, что сказано еще далеко не все.
– Для этого зверя, в каждом муже сидящего, надо знать и понимать. Вот ты трех мужей из наших уже знаешь: Андрея твоего… твоего-твоего, будь уверена; Михайлу, ну и Алексея. У Андрея зверь обиженный, израненный, озлобленный, однако же на грани безумия удержался. Каким чудом, не знаю, но удержался. А вот у Алексея зверь через безумие прошел, но вернулся… кровью людской упился и вернулся – сильный, битый, опытный. Но самый страшный зверь внутри Михайлы сидит. Страшен он тем, что почти в полной власти самого Михайлы пребывает, а значит, человеческим умом пользоваться может. А еще там, – Настена указала подбородком куда-то вдаль, – зреет целая сотня молодых зверей, а может стать больше, и женского пригляда за ними почти нет. Но случись что, поведет эту стаю один из трех зверей: или обиженный и израненный, или пределов не знающий, или зверь с человеческим умом. – Рассказчица жестом остановила уже собравшуюся отвечать Арину. – Ты понимаешь, ЧТО это значит?
Дальше Арина слушала уж и вовсе затаив дыхание. Настена сумела заставить ее взглянуть на мир совсем другими глазами. Взглянуть и задуматься. Но не согласиться! Хоть еще и не знала, как ответить лекарке, а протест в душе поднимался. Звери? В Андрее, Михайле, Алексее? Нет! Много чего она у них в глазах и душах увидела, хоть и поняла далеко не все, но не зверей, в этом она уверена была!
– Я не знаю, что может случиться, – продолжала тем временем лекарка. – Ратное ли ополчится на Михайлов городок, Михайлов ли городок из повиновения Ратному выйдет, язычники против христиан поднимутся или христиане против погорынских язычников, отдельные мужи друг на друга кидаться станут или один род на другой, одно колено на другое… Наше дело простое – чтобы ничего не случилось вообще.
– Да уж… простое… – Аринка зябко плечами повела.
– Пока для тебя простое: Андреева зверя вылечить, утешить, подчинить и обуздать! Болезнь его тяжела, но лечится любовью. Не только твоей к нему, но и его к тебе. Его любовью даже лучше. С Алексеевым зверем справиться тяжелее, но Анюта сможет. Там надо Рудного воеводу снова в обычного мужа превращать. Она сама любого воеводу за пояс заткнет… на женской стезе, само собой. А вот Михайлов зверь не лечится, потому что не болен. Упаси Макошь врагом его иметь, другом же – удача великая.
– Так ты Юльку из-за этого с Михайлой свела?! – вместо ответа выпалила Аринка, даже не подумав, стоит ли такое говорить.
Настена опешила от неожиданности и замолкла на миг.
– Юльку? – вскинула она брови и неожиданно горько рассмеялась. – Думаешь, это я нарочно? Судьба сама распорядилась; видно, так мы повязаны с Лисовинами… – добавила непонятно.
Арина заметила, что ее слова задели лекарку: наверное, сама того не желая, коснулась чего-то потаенного.
– Думаешь, поженятся? – осторожно спросила Арина.
– Даже и в мыслях не держу! – решительно отрезала та. – Не позволят им этого… да и не сменяет Юлька ведовство на замужество. Сама себя с мясом из любви вырвет, а не сменяет. Так пусть хоть немного порадуется, – лекарка на миг замялась, будто что-то иное у нее с языка чуть не сорвалось, – а потом… Макошь всеблагая решит.
– С мясом из любви… – Арина оторопела. Она почему-то разное передумала, но вот о том, что Юлька сама от любви откажется…
«Боярич-то как тогда? Даже если он на другой женится по расчету, но лекарку свою отпускать не захочет, а она уйдет… Такое редкий муж примет и стерпит. Неужто Настене Андреева судьба не пример? Андрея удержали, а кто Михайлу удержит?»
Арина даже представить себе не могла, если у них с Андреем заладится, чтоб самой порвать… Как же можно любовь предать? И не выдержала:
– Да как ты можешь-то?! Дочь родную… Любовь рушить ради какого-то… какой-то… И за что Михайлу морочить? Надежду ему подать, а потом в самую душу ударить, как Андрея? Но та девка его не любила, а Юлька-то твоя любит? Скопидомство все ваше Макошино! – Аринка презрительно повела плечом. – Не понимает она: себя отдать и подчиниться мужу – не унизиться, а с ним воссоединиться и через то возвыситься! Ты вот бабку мою вспоминала… Не столько про Ладу она мне рассказывала – про любовь истинную, какую она дает! Не борется ее любовь с мужами за первенство, не укрощает их – кому они потом надобны будут, укрощенные-то? Истинная любовь не требует – отдает. Всю себя. И этим приумножается! А Макошь хочет все забрать, ничего не отдавая! Не понимает, что, как только она над мужами властвовать начнет, – всему конец. И мужей достойных не останется, и ей самой плохо придется! Она же своих мужей, ею сделанных, сама и прогнала. А теперь, значит, хочет и наших в рабов обратить?! И кого нам тогда любить? Кому свою любовь дарить? Ведь только истинному мужу Ладина любовь ценна, а рабам… им и Макошина без надобности. В семье муж голова, а вот сердце и душа – женщина. Сердце и душа, а не шея, как Макошь учит! Шея… вот и получают по шее, дуры! Мужи в том не разбираются, им-то кажется, что, если они в доме хозяева, а бабы-дуры их слушают, – все правильно! Макошь в доме хозяйка хорошая, хваткая, шустрая, мужу покорная. С ней-то проще, чем с Ладой! Только она не крылья дает, а путами на ногах становится…
Слышала я в обозе, как мужи ржали, поговорку дурацкую про жен поминали. Глаза в пол, язык в ж…пе! – передразнила Аринка, Настена только удивленно хмыкнула. А Аринке все равно уже было – глаза горели, остановиться не могла. – С Ладой так не получится! Она всю себя отдаст, душу вылечит и от беды прикроет, но и мужи без нее потом уже не смогут!
Настена слушала, не перебивая, даже кивала иногда, не то соглашаясь, не то утверждаясь в своих мыслях, но Арина и не заметила, на каких именно ее словах глаза лекарки захлестнуло болью. Молодая женщина сбилась и умолкла, испуганно воззрившись на собеседницу. И увидела уже не тоску и застарелую муку, а острое железо Корнеева меча.
