Горница, знакомая до последней, самой мелкой трещинки в бревне, мгновенно обратилась в клетку, ложка в руке дрогнула и чуть не выпала из враз ослабевших пальцев, глаза вскинулись на Листвяну, а навстречу – вопросительный взгляд: «Что-то не так, хозяйка?» – и готовность немедленно исправить то, что вызвало неудовольствие боярыни.
«И ведь не притворяется! На самом деле обеспокоена, чем хозяйке не угодила. Но Корнея-то она уже обротала! И десяток стрелков при ней!»
Анна закашлялась и, мотая головой, отмахнулась от подавшейся к ней ключницы, мол, не нужно ничего. Она не поперхнулась, просто вид сделала: надо же было как-то оправдать вскинутые на Листвяну глаза, иначе сущая нелепица выходит – боярыня, большуха лисовиновского рода, испугалась холопки-ключницы.
Листвяна отступила на прежнее место, а Анна продолжила трапезу, но даже не замечала, что ест – не до еды ей стало, уж больно тревожные мысли нахлынули.
«А ведь я еще и сама ее усиливаю: если Леша с Перваком устроит все, как уговорено, то Корней повинен дать ключнице волю и кормить ее, пока сыновья в возраст не войдут. Тогда ребенка от Корнея родит уже не полонянка-холопка, а вольная женщина. Совсем другое дело. Крестить новорожденного Корней конечно же понесет сам – в его-то возрасте такой повод для гордости! А отец Михаил наверняка не удержится от попрека: мол, в блуде дитя прижито, от невенчанной жены… Невместно воеводе, он же христианские строгости в Ратном насаждает… Один выход – жениться на Листвяне! Листька – воеводиха? Боярыня? Листька – большуха Лисовиновская?! И все это я своими руками? Господи, да неужто и впрямь, как святые отцы учат, злодейство против самого злодея оборачивается? Ведь это же я Первака приговорила!
Нет!!! Я мать, я в своем праве, я детей своих защищаю!!!»
Извечная материнская уверенность в своем праве ради спасения детей перешагнуть через все и всех придала Анне силы и помогла успокоиться.
«Хватит, матушка-боярыня, прежде страха пугаться! Сразу об этом не подумала, а сейчас дело уже сделано, поздно слезы лить. У кого помощи искать? Об Корнее и речи нет, а кроме него? Опять Аристарх!.. Господи, за что меня снова в его руки отдаешь? Но… да будет воля Твоя! Кто я такая, чтобы ей противиться?»
Анна истово осенила себя крестным знамением, а Листвяна, ошибочно приняв это за знак окончания трапезы, приоткрыла дверь и повелительно мотнула головой, призывая в горницу еще двух девок. Та, что все время стояла слева и чуть позади Анны, снова подсунула боярыне лохань для омовения рук, а две вошедшие холопки споро прибрали со стола. Толком не поевшая Анна чуть было не принялась их останавливать, однако вовремя удержалась. Сидя все так же с прямой спиной, она молча наблюдала, как девки расправляют скатерть на весь стол (до того накрыт был только тот край, где трапезничала боярыня), выставляют на него кувшин, объемистую серебряную чарку (не Корнееву – другую) и блюдо с печеными заедками. Наливать из кувшина взялась сама Листвяна, от льющейся в чарку струи пахнуло вином.
«Ишь ты как! Ай да Листя! Ну прям, как для царицы…»
И словно напоминание о грехе гордыни всплыли вдруг в памяти слова сказки, рассказанной Мишаней отрокам:
За столом сидит она царицей,
Служат ей бояре да дворяне,
Наливают ей заморские вины;
Заедает она пряником медовым
[1]
.
«Вот же, вспомнилось… а конец-то у сказки…»
Ключница, дождавшись, когда холопки выйдут, напомнила:
– Дарена ждет.
«Ах да!»
– Давно ждет?
– Да вот как ты за стол села, тут она и подошла. Велела было сразу же пропустить ее, но… ты же приказывала после обеда ей явиться. – Листвяна изобразила едва заметный намек на презрительную ухмылку. – Обождать пришлось.
– Зови.
Когда Анна по дороге в Ратное только обдумывала будущий разговор со Славомировой большухой, та представлялась ей очень и очень опасной для благополучия лисовиновской семьи. Настолько, что она просто диву давалась, как батюшка-свекр этого не понял? Ладно, Листя – его песня лебединая, но как он мог про эту-то не подумать?
«Ну да, мужам кажется, что никакой опасности от бабы исходить не может, ежели она с виду покорна и за лук или нож не хватается. Да ведь бабы-то не железом воюют, и сила наша в ином. А Дарену, коли уж ее родней признали, мы сами и усилили. Покориться-то она покорилась, но вынужденно».
Старше Анны по возрасту, большуха, хоть и бывшая, сильного дреговического рода, старшая сноха Татьяны – жены наследника Корнея, бабка или тетка всем отрокам первого десятка Младшей стражи, да и другим отрокам не совсем чужая, тетка Демьяну и Кузьме. Родовое право на ее стороне, и она, что немаловажно, в своем праве по-прежнему уверена. А потому и не смирилась по-настоящему. Встреться Лисовины и Славомировичи полюбовно, к примеру, на торгу в Княжьем Погосте, Анне пришлось бы приветствовать Дарену первой, как равную по положению, но старшую годами.
Замашки и привычки, да и гордыня у Дарены остались, а вот влияние она утратила, даже своих младшух унять уже не может. История же с Демьяном, решившим поучить кнутом куньевских родственниц, и вовсе ей боком выйдет. Сделать вид, что ее это не касается, и не вмешиваться – самой в своем бессилии признаться. Не в ее норове это. Защищать младшух – значит испортить отношения с Демкой. Да что там испортить – врагом его своим сделать! Одобрить поступок сына Татьяны и своих окоротить – обозлить куньевских молодух. Анна, хоть и гневалась на племянника за его выходку, а тогда сразу подумала о том, что лучшего случая окончательно Дарене ее место указать и быть не может.
Однако сейчас, когда Листвяна представилась ей в новом свете, суетливая возня женской части куньевской родни стала выглядеть такой… Нет, не мелкой или совсем уж безобидной, а скорее безнадежной и бесцельной. Суетятся тут – со страстями, с постоянным недовольством собственным положением, с совершенно дурацкими надеждами и мелкими бабьими дрязгами. Они могут натворить множество глупостей, а если от дурости втянут в свою грызню и мальчишек из Младшей стражи, то глупостей опасных. Но добиться чего-то путного, кроме неприятностей на свою же шею, уже не сумеют.
Мишаня как-то при Анне поучал своих ближников, что, затевая любое дело, надо точно представлять себе цель, которой хочешь достигнуть. Она тогда это хорошо запомнила, а сейчас вспомнила и чуть было вслух не рассмеялась. Ну да – все правильно.
Не было, да и не могло быть у куньевских родственниц ясной и понятной цели – просто они никак не могли смириться с новой судьбой, вот недовольство свое так и выплескивали, от того и тщетны все их потуги. А вот Листвяна представляла себе цель совершенно ясно и шла к ней хоть и медленно, но упорно.
Получается, что Дарена вроде бы имеет много прав, но почти ничего не может, а Листвяна не имеет почти ничего, но способна на многое.
