– А что ж? И возьмут! Мала еще, да пригожа. И в обучении теперь как дочь наставника. Из таких, как моя Любава, жен отрокам в первую очередь приискивать и станут, это не ваши кулемы! Я женихов-то еще перебирать буду, Макарушка-то их всех в деле посмотрит да оценит глазом воинским; кто чего стоит, определит. Нам негодные да трусы в родню не надобны! Девицы-то из десятка, что боярыня Анна Павловна с наставницей Ариной в Академии обучают, замуж в Туров пойдут, а парней надо женить? Надо! Только не на первых попавшихся. И решать это Лисовинам.
Буйное Веркино воображение с каждым приездом подсказывало ей все новые и новые потрясающие подробности:
– А Михайла-то сказывал: кто женится, как велено, ему Академия и дом справит, и хозяйством поможет обзавестись. Место на посаде самим выбирать позволит. И у первенца непременно кто-нибудь из Лисовинов крестным отцом будет, чтобы, значит, породниться. Уж такую семью всяко не оставят! Да и потом, когда выучатся отроки, каждого справой наделят, да конем, да еще чем пожалуют непременно. Корней Агеич прямо так перед строем и пообещал. Он-то давно этим озаботился, как он им отца вместо.
Только упреждал, чтобы с перебором себе жен выискивали и прежде с боярыней Анной Павловной да с ним советовались: не каждую ратнинскую дуру там примут. Уж лучше откуда из похода привезти, не раз еще случаи подвернутся. Али в том же Турове присмотреть себе девок справных, чтоб грамотные были! Вот так! – беззастенчиво врала Верка, нагнетая нешуточные страсти.
И хоть ее вечная соперница Варвара не удержалась, выказалась, дескать, кому они, те приблуды, нужны, но слова ее на этот раз звучали не слишком уверенно – у самой-то старшая дочка Дуняша, считай, на выданье, а сговоренного жениха пока нет.
Заполучить любого из Лисовинов в крестные – это да-а… Да за такое половина баб в Ратном готова если не сама удавиться, то соперниц удавить запросто. Господи-и-и!!! Да как же страсти такие в себе удержать? Разорвет же пополам на двенадцать кусков мимо шва! На ком душу-то отвести? Так вот же он, ирод, кобель блудливый, сидит, ложкой машет, и в мыслях нет, как его жена насмерть бьется! Ну погоди, радость ты моя ненаглядная, сейчас я тебе остатки прически-то…
Тяжкие и грозные времена надвигались на мужскую половину с неотвратимостью морового поветрия, лесного пожара или наводнения. Кто-то из отцов заневестившихся девок только предчувствовал грядущие испытания, а кто-то уже и успел получить первые удары. Недаром так споро и радостно собирались иные ратники и обозники в поход за болото! Да лучше уж на войну, чем так…
Сколько языков бабы оббили, завидуя непутящему обознику Илье – балагуру и выпивохе! Обменялся крестами с раненым пацаном (небось тот не в себе был!), а теперь нате вам – обозный старшина Младшей стражи! И как только Бурей такое стерпел?! Ох, чтой-то будет!.. Вот обозницы и надеялись – а вдруг и им счастье улыбнется?
– Да ладно вам, бабы, Илья хоть и трепло, но не вредный. И раненые у него всегда как у Христа за пазухой. Корней-то небось не зря внука к нему в сани устроил.
– И не похваляется он, не чинится. Всегда на телегу готов подсадить да подвезти, будто и не старшина.
– Во-во! Гурьяна Драного, поди, не допросишься, хоть сам такой же обозник, как и наши! И Лизка его вечно с синяками, а Илья свою Ульяну ни разу пальцем не тронул, даже когда и пил.
– Ага. Или вон Оська Ботало… – Бабы дружно хихикали, вспоминая неугомонного болтуна и бабника. Зацепишься с ним языком или, не приведи господь, подвезет на своей телеге – считай, скандал с мужем обеспечен. И свекровь с потрохами сожрет.
– Не-э, бабоньки, точно вам говорю – Ульяну просить надо. Она своя, обозная, не то что эта Говоруха. Макар, как его покалечило, хоть и ходил с обозом, а баба его все равно вечно нос задирала, дескать, из ратников они.
– Это ты верно говоришь. Ульяна баба добросердечная, с понятием насчет материнских тревог. Она и про отроков все что надо приметит и нам расскажет…
Вот так и стали Верка и Ульяна для ратнинских матерей основными источниками необходимых сведений о возможных женихах. К Анне-то с такими вопросами, понятное дело, бабоньки пока опасались соваться: а ну как сразу надежды лишит? Нет уж, лучше для начала разузнать все в подробностях, вызнать, кто там из отроков пока не пристроен, а там уж и сговариваться можно.
Разговор на посиделках тек самым причудливым образом: то без всякой связи перескакивал с одного на другое, то кружился вокруг какого-то события до тех пор, пока его разве что не оближут со всех сторон. Бывало, и молча сидели – оказывается, это так здорово, когда можно посидеть и помолчать всем вместе. Есть о чем. Порой в такие мгновения вспоминалось что-то, ускользавшее от внимания в ежедневной суете и суматохе, всплывало на свет божий и оказывалось важнее всех остальных дел.
– Знаете, бабоньки, а у меня все из ума не идет то, что Филимон давеча говорил… – Анна откинулась на лавке, прислонилась затылком к стене и сидела с закрытыми глазами.
– И чего он? – встрепенулась Верка.
«Ну что за баба! Она хоть когда отдыхает или нет? Глухая ночь на дворе, а ей все неймется…»
– Ну Филимона грех не послушать, – откликнулась Ульяна. – Илья сказывал, он не глупее сотника или старосты нашего, только помягше малость. Ну и не лезет никогда со своими советами, коли не спрашивают. Это он здесь развернулся.
– Жалко только его – больной весь, скрюченный, иной раз и ходит-то еле-еле. А посидит на лавочке, погреет спину о нагретые бревна, и опять глаз горит, – Плава поставила на стол очередной кувшин со взваром и опять устроилась на скамье. – Видно, что человек на свое место попал – как для него создано.
«А что, может, и создано… Корней Агеич сюда и не показывается, почитай староста только один раз приезжал. Неужто без пригляду крепость оставили? Ох непохоже… Как раз для старого воина дело…»
– Ну так чего Филимон-то? – напомнила Ульяна.
– Да разговор у нас с ним зашел… про то, как раненых подбадривать надо. – Анна открыла глаза, оглядела сидящих вокруг нее баб и с серьезным видом продолжила: – Он мне присоветовал чуть позже, когда очухаются они с дороги, девиц к ним подпустить…
– Это чего он, старый хрен, удумал?! – Верка немедленно уткнула кулаки в бока и начала приподниматься, но Анна досадливо оборвала:
– Да сядь ты! Дослушай сначала!
– И правда, Вер, не кипятись! Филимон зря не скажет, – Ульяна ухватила Верку за рукав и потянула вниз. – Дай договорить. Так чего он, Анна Павловна?
– Присоветовал, значит, мне Филимон напускать на раненых наших девок – в новых нарядах, – Анна укоризненно глянула на Верку, – да с наказом глупости всякие говорить. От боли и тяжелых мыслей отвлекать, зубы им заговаривать.
– Ну-у, вообще-то оно и в самом деле… – Выражение озадаченного лица Ульяны, слова, сам голос настолько напоминали Илью, что казалось, вот-вот она потянется бороду чесать. – Чтобы стаю девок в горницу к раненому запускали, я никогда не слыхала, а так… в каждой семье по-своему за ранеными ходят… И веселить приходится, и чушь нести… иного и разозлить полезно… Лучше пусть на кого другого злится, чем себя жалеет не в меру.
