Как подумалось, так и сказалось:
– И что, дядька Филимон, коли боярыня, так уже и не женщина? Так, что ли?
– А почему только боярыня? У тебя, Анна Павловна, с другими служилыми бабами беда общая.
– Что-о? – Анна даже слегка приподнялась со стула. – Это где ж ты диво такое узрел – бабу служилую?
– Так здесь, у нас в крепости. – Филимон пожал плечами, будто говорил о совершенно обыкновенной вещи. – Первой Плава была, после ты в крепость на службу перебралась, Арину к службе приставила. Потом Ульяна добавилась, и Верка с Веей…
– К службе?
– А ты как думала? Они что, дома сидят, семьей и хозяйством занимаются? Нет! Они ВНЕ ДОМА службу справляют! И не просто рядовыми, а почитай десятниками или, по-здешнему, урядниками – у каждой же сколько-то народу в подчинении ходит.
Анна растерянно переглянулась с Ариной, и та, что называется, сняла с языка боярыни вопрос:
– Это ж получается… как мужи?
– А вот не знаю! – Филимон развел руками и скорчил придурковатую рожу. – Сам, как понял, удивился и растерялся, дело-то небывалое: бабы – и на службе!
– Так что ж ты нам тут про стезю бабью… – Анна вдруг разозлилась. – Сидим тут, из пустого в порожнее переливаем, а о главном-то…
– О! – Филимон пристукнул костяшками пальцев по столешнице. – Именно что о главном! Мы, понимаешь, наставниц, способных над суетностью бабьей воспарить, в Ратном ищем, а у самих тут… куда ни плюнь, в такую и попадешь!
Анна с трудом удержалась от того, чтобы опять не подскочить и не переспросить: «Что-о?» Очень уж не хотелось дурой выставиться, но Филимон неожиданными поворотами разговора до чего угодно доведет. Злость помогла задавить удивление и растерянность, сохранить боярское достоинство. Сама того не замечая, она нахмурилась, подражая Корнею, и Корнеевым же тоном рявкнула:
– А ну хватит крутить! Излагай толком!
Филимон тут же весь подобрался. Старый, увечный, а воинское нутро себя все равно оказывает – почуял знакомый с молодости командный тон.
– Так что, матушка-боярыня, не правы, выходит, те, кто бурчит недовольно: мол, девок аки отроков в воинском учении держат. Строем заставляют ходить, приказы сполнять, оружием пользоваться, воинские ритуалы блюсти. Не правы! Как раз самое то, что нужно, и делаем!
Филимон замолк, словно поведал собеседницам все, что требовалось. Анна опять переглянулась с Ариной, и та в очередной раз выручила боярыню:
– Прости, Филимон Савич, но я в воинском поселении недавно и не все разумею. Ну не правы они, а почему? То есть я-то тебе верю, но ведь понять же хочется.
– Да я все про те же бабьи войны, Аринушка, – терпеливо, как ребенку, принялся объяснять Филимон. – М-да… Вот ведь как получается! – Старик задумчиво поскреб в бороде. – Коли самому все с младых ногтей понятно, так словами объяснять трудно. Ладно, попробую… Ну приказывает, значит, десятник там или сотник… Так приказ-то сполнять надо! Встали в строй – и все: вы уже не родственники, не приятели, не соперники в любви. Воинский обычай, приказ и подчинение все прочее отметают, как и не было. Иначе – не войско, а толпа! Ага! Правильно сказал! – похвалил сам себя Филимон. – А бабы строем не воюют… Значит, если все-таки встали в строй, всем бабьим склокам конец – забыть и не вспоминать! Воинский обычай и всякое бабское несовместны! Теперь понятно?
– Слова-то понятны… и даже согласна я с ними… – Арина не упрямилась, а искренне пыталась понять. – Но нутро-то свое, суть женскую я же никуда не дену. Даже и в строю…
– Значит, не годна для строя! А если годна, то сумеешь эту самую суть куда поглубже засунуть и наружу не являть! Не так уж это и трудно, как кажется… Гм, нет, молодым-то трудно приходится, да еще как, но старшие воины новиков… назидающей дланью, так сказать… аж искры из глаз! Быстро, одним словом, выучиваются.
«Выходит, для него женская суть – только бабьи склоки и раздоры? И ничего более? Ни терпения, ни жертвенности, ни стойкости не хочет видеть… или… не может? Он ведь от души говорит, не притворяется… Или за свою жизнь настолько привык к… как бы это сказать… к обычным бабам, что ли… что другого и не ждет? Ой, да чего это я – любую бабу поскреби, столько терпения и стойкости найдешь… мужи обзавидуются!»
– Смысленному же мужу… то есть бабе… Тьфу, чтоб тебя! Совсем с вами мозги набекрень свернешь, – раздосадованно буркнул меж тем старый наставник. – Вот погляди на наших баб… гм, служилых. Плава кормит, Ульяна обстирывает да в бане моет, Верка обшивает, Вея… а чем у нас Вея занимается?
– Заготовками на зиму ведает, дядька Филимон.
– Ага, ну и ладно. А ты, Анюта, хозяйка-большуха. В иной семье со всем этим одной бабе крутиться приходится, у нас же четверо. Или пятеро? Ну не в этом дело… Главное-то что? Несколько баб одной должны стать. Единым целым! И что будет, если они к делу, коим совместно занимаются – к службе то есть, – приплетут свои бабьи войны? Скажем, Верка начнет шипеть, что постирано скверно, а Ульяна – что сварено или испечено не так. Что выйдет? А хреново всем от того станет! Но нет этого, понеже бабы все смысленные, зрелые и сумели воинским обычаем проникнуться: служба превыше всего, все остальное потом. Так и в большой семье: коли сумеют бабы между собой поладить да раздоры не станут устраивать – все справно, а коли начнут делить, кто главнее, да каждая тянуть на себя – хозяйство в разоре!
«Это он про бабьи которы в ратнинской усадьбе, что ли, прознал? Но при чем тут порядок воинский? Умная большуха и должна все и всех держать в руках. И ничего, до сих пор никто не требовал, чтоб она от бабьей сущности для этого отказывалась».
– И что ж? – Анна уперла ладони в ребро столешницы и расставила локти. – Ты хочешь сказать, что они и должны быть наставницами у девиц?
– А они уже наставничают! Вы ж девок не за смердов замуж выдавать нацелились, не за голытьбу какую? За бояр, за купцов. Так мы и учим девиц, чтобы стали они хозяйками в большом хозяйстве. Сколь угодно большом! Это одно. А другое – боярскому и купеческому поведению и достоинству. Вы обе из купеческих семейств; ты, Арина, замужем за купцом была – хозяйкой, хоть и при свекрови, а ты, Анна Павловна, ныне боярствуешь. Кому ж, как не вам, сему обучать? Опять же все вы на службе находитесь, значит, над бабьей… Ну это я уже говорил.
Пока Анна раздумывала над сказанным старым воином, Арина вперед забежала, с новым вопросом:
– Но девы наши в замужество готовятся, а не на службу. Для чего им там-то воинский обычай?
– Ну не знаю, бабоньки. Я ни боярином, ни тем более боярыней никогда не был, да и в купцах не хаживал. Как уж там у них устроено… может, боярыни только с боярынями соперничают, а купчихи с купчихами… Холопки да прислуга им не соперницы… Или не так?
– Еще какие соперницы! – Анна на миг запнулась – вроде бы и неприлично вслух о таком, но удержаться не смогла, досада на Филимона брала: уж так он уверен, что все про баб знает. – Вам же, кобелям, что боярыня, что холопка – все едино! Холопка даже еще лучше – доступнее.
