– Как?.. – Несчастная Катька наверняка не отказалась бы и рассмотреть все поближе, и потрогать вдумчиво, но… не при этой же толпе? И не в одиночестве – страшновато в первый-то раз. Лучше всего – с одной-двумя близкими подружками: те и подначат, и поддержат. А потом с ними и поделиться можно, и пошушукаться-посмеяться. Девичьи тайны сближают… если не рассорят потом, конечно.
– Рукой, само собой, – пожала Арина плечами и добавила, повернувшись к хихикающим уже над Катькой девкам: – А потом и все прочие за ней то же сделают. Заодно и вымоете его, раз пахнет.
Смех стих мгновенно. Катька сглотнула, вытянула вторую руку, осторожно, двумя пальчиками приподняла пугающий ее отросток, чтобы направить его по назначению. Юношеская плоть сразу же ответила на прикосновение, хотя пока еще слабо: уд едва заметно вздрогнул. Девка охнула и отдернула руку.
– Бери-бери, не кусается! – хмыкнула Юлька, подходя поближе.
Подружки захихикали, а у Катьки на глазах от обиды навернулись слезы. И чего смеются? Их бы на ее место!
– Да чего вы мнетесь? Подумаешь!
Проська обращалась вроде бы ко всем, но вызов ее предназначался заклятым соперницам-боярышням. Воспитанные матерью в христианской строгости, Машка с Анькой на этот раз вперед не рвались, и Прасковья воспользовалась случаем уесть их. Ну и молча терпеть поучения малолетней лекарки, занозистой и нахальной не по годам, она не собиралась – как-никак росла дочкой большухи, сызмала насмотрелась, как надо повелевать. Решительно отодвинув распустившую нюни Катьку и даже не удостоив взглядом Юльку, Прасковья с выражением полного пренебрежения на лице шагнула к столу, взяла из Катькиных рук посудину и решительно ухватила мужское достоинство всей пятерней. Уд дернулся уже более явственно и увеличился в объеме.
Проська вздрогнула, но отступать не собиралась и руку не разжала. Помедлив всего несколько мгновений, она обвела девиц торжествующим взглядом и ткнула уд в посудину, как щенка мордой в молоко. Уж этого снести Анька никак не могла! Она почти выхватила посудину из рук у Проськи и хищно цапнула рукой отроческое естество, лишь на какой-то миг опередив тоже рванувшуюся к столу Машку.
– Не толкайтесь, всем хватит! – усмехнулась Арина, останавливая вошедших в азарт воспитанниц, ибо возле стола мгновенно образовалась давка. Девчонки, вначале немного обалдевшие, теперь окончательно пришли в себя, и у большинства возобладало естественное любопытство к запретному. Хотя какое же оно запретное, если вон не только смотреть, но и в руки брать заставляют.
«Дай им волю – оторвут ведь… А Юлька-то даже не понимает, что им так любопытно… Эх, девонька, хоть и известно тебе поболее, чем этим дурочкам, а вот тут тебя судьба обделила. Они-то думают, что ты не понимаешь их по своему малолетству, но для тебя давно нет ничего запретного и тайного в мужском теле. И притягательного тоже нет. Боюсь, ты уже эту сладость в полной мере не познаешь никогда. Понять поймешь, а почувствовать уже не дано. Анна бы сказала: во многих знаниях – многие печали».
У лекарского стола по-прежнему толпились, толкались и вовсю трещали девчонки – уже не стесняясь ни своих подруг, ни старших женщин. Прошедшие «испытание» поглядывали свысока на тех, чья очередь не подошла, и вовсю давали советы и подбадривали робеющих:
– Да че ты двумя пальцами – всей рукой бери! Да не тяни так – не корову доишь!
Галка, дождавшись своей очереди, не ограничилась заданием, а вдумчиво рассмотрела уд, поворачивая его в разные стороны (Юлька буркнула: «Не открути смотри!»), помяла и неожиданно изрекла:
– А огурец-то покрепче будет. Только огурец шершавый, а этот нет… и теплый какой-то…
От сгрудившихся девиц, сопровождаемые уже не хихиканьем, а взрывами хохота, доносились разноголосые реплики: «Вареный огурец! Ну да – в меду! А ты попробуй, лизни!»
Девчонки ахнули, когда Галка наклонилась пониже, будто в самом деле, как и положено стряпухе, собиралась проверить на вкус то, что держала в руках. Второе «ах!» прозвучало еще громче. Случилось то, что и должно было произойти с юношеской плотью от многочисленных прикосновений. Хотя Клюква, блаженно улыбаясь, продолжал безмятежно спать, его естество бодрствовало, да еще как! И без того уже выросший от рук девиц уд напрягся, наливаясь силой, и вдруг резко вскинулся так, что Галка от неожиданности выпустила его из руки. Теперь он не свисал вниз, как в самом начале занятия, а лежал на животе у Павки, заметно увеличившись в размерах. Девки как зачарованные уставились на мужское естество, набравшее силу прямо у них на глазах.
Арина очень живо вспомнила себя, только что вышедшую замуж. Чего ждать от первой ночи, она примерно представляла: и бабка, и матушка объясняли, но на словах-то оно все легко и просто, а как до дела дойдет… Ей, конечно, повезло – Фома ее любил и пугать не хотел, потому и учил всему постепенно. Ни разу не заставил делать то, что ей неприятно, да и сам постоянно спрашивал: «Чего тебе хочется, лапушка?» За два-то года многому можно научиться, но сейчас она вдруг подумала, что знает пока далеко не все… Да и есть ли пределы нового в любви, в познании самого дорогого человека?
«А с Андреем? С ним-то как оно будет?» – от этой мысли Арину обдало жаром, пальцы на ногах от желания свело судорогой, только представила, что его руки ее коснутся, а она до него дотронется.
«Господи, одного этого уже достаточно, чтобы голову потерять. Да какой стыд тут может быть, какое сомнение или неприязнь? Не-э-эт… даже с Фомой от одной мысли голова кругом не шла, да и вообще раньше ни к кому ТАК не тянуло. А ведь на иного мужа смотришь – хорош собой, статен, лицом пригож, ну орел прямо, бывает, и залюбуешься, а… словно на жеребца глядишь… А коли рот откроет да скажет какую глупость или непотребство, так и вовсе с души воротит, а от красоты его ничего не остается. И мыслей этих не возникает. Нет, права бабка – самые сладкие плотские радости только с тем, с кем и без них хорошо!»
– Ух ты… какой здоровый! – ошарашенно выдавила Светланка. – Это что же? Такой в себя впустить? Он же не влезет!
Говоря откровенно, не так уж и поражала размерами мальчишеская плоть, но девкам, впервые видящим столь наглядное проявление мужской силы, вероятно, и впрямь сейчас она казалась огромной.
Галка единственная не испугалась необычного зрелища; ничего странного – все давно уже знали, что она в любопытстве ко всему живому вполне может посоперничать с самим Прошкой.
– Да ничего и не здоровый, – задумчиво возразила девчонка, с интересом разглядывая набухший и закаменевший в боевой готовности отросток; поглядела на Арину вопросительно, как будто спрашивала разрешения, и, получив одобряющий кивок наставницы, потыкала пальчиком. Уд качнулся и снова принял прежнее положение. Любопытствующая девица проследила за ним глазами и удовлетворенно кивнула сама себе. – А я-то все думала, что это у идолов они такие… в бане у братцев-то болтаются, как дойки у коровы. И у прадеда, за которым бабка ходила, совсем не такой… Намного меньше.
«Умница какая! Она сейчас на себя все внимание забрала, и остальные немного в себя придут. Ну и слова ее тоже к месту: всем же интересно, а вот так откровенно не каждая решится».
