— Как это — сама? Вея, ты в своем уме-то была?
— В своем, в своем, — усмехнулась та. — Так ведь просто же все: я тебе родня кровная, значит, и мои дети твоим тоже родня, уж их-то здесь не обидят и не обделят, так?
— Они мне племянники родные, Демушке с Кузей братья и сестра двоюродные, кто ж их тронуть посмеет-то? — Татьяна даже возмутилась от подобного предположения.
— Вот именно. А дети Неключи? В род-то их, спасибо, приняли, но кто знает, как еще все повернется? Если я буду жена венчанная, то она при нас будет вовсе никто, и дети ее, значит, тоже никем будут. Ну может, чуть выше холопов. А они мне как свои, да и с Неключей нам делить нечего. И она, даже венчанная, при мне всегда будет только второй женой, а вот невенчанная при тебе… ты думаешь, с чего эти дуры молодые так вскинулись на Лавра-то? Да с того, что даже они поняли — при тебе не второй женой ему можно стать, а первой! А если с умом, так и единственной! Потому как что ты есть, что нет тебя. И твой сын хоть всех баб, что на твоего мужа косятся, поубивать может, но изменить это только в твоей воле.
— Да что тут сделаешь, коли не любит меня больше Лавр… Бывало, на руках носил, так в глаза глядел… будто душой поделиться хотел, а сейчас… — безнадежно махнула рукой Татьяна. — Я ему всю себя отдала… поначалу слушать его пыталась… даже вид делала, что интересно…
— Говоришь, всю себя отдала? А что у тебя было, кроме глаз ясных да косы длинной? И его слушать лишь пыталась, притворялась только! — отрезала Вея. — Говоришь — любила его… Если даже не пыталась понять, значит, не его ты любила, а своим отражением в его глазах любовалась: как же, девица-березка с косой русой до пояса, глазки васильковые, что твои родники… А то, что такую любовь не только заслужить, но и сберечь надо, ты не задумывалась? Вышла замуж и успокоилась, решила, что теперь и стараться нечего, навсегда тебе счастье дадено? Да наверняка еще скучать быстро начинала, когда он с тобой о своем разговаривал… Было?
— Так ведь и в самом деле скучно, Вея. Я ведь в кузнечном деле и не понимаю ничего.
— Ты столько лет рядом с кузнецом прожила — ну хоть что-то должно было в памяти отложиться! Моего Стерва вон тоже странным считают — он же лесом живет. Мне поначалу это все чудным казалось, но я не вид делала, что мне интересно, а душу леса понять старалась, как он ее понимает, чтобы через то и ему самому ближе стать. А ты — железки! Считай, своими руками ты между вами стену возвела, своими руками его оттолкнула, вот он и глядит на сторону. Кого теперь винить будешь?
У Татьяны опять слезы на глаза навернулись, но Вея не замолчала, только ей рушник подала, дескать, утрись, и продолжила:
— Да не реви ты, не реви, я ж не обидеть тебя хочу, а помочь тебе разобраться, хоть что-то изменить.
— Думаешь, можно еще мою беду поправить? Может, опять мой Лавр ко мне ласковым станет? Вот бы батюшка Корней поговорил с ним, заставил — поди, он отца бы послушался… а то только меня шпыняет…
— Э-э-э, ничего-то ты не поняла, я гляжу! Опять не сама, а кто-то за тебя сделать все должен? Мужнину любовь свекор своим приказом тебе не вернет, это, Загляда, только от тебя зависит: сможешь сама измениться на самом деле, а не притворно его интересами проникнуться — все еще может сладиться. Но только если с себя начнешь…
— Так я же стараюсь! — вздохнула Татьяна. — Слова ему против ни разу не сказала…
— Слова, говоришь, против не сказала? А он твой голос-то хоть помнит? Ты для начала хоть дай ему понять, что у него дома жена, а не очередная холопка. Ведь на самом-то деле жена должна не просто покорной быть, а если надо, то и на своем настоять, но не шумом и криком, а так исхитриться сделать, чтобы муж это «твое» одобрил — он потом сам все поставит так, как ТЕБЕ надо. Ты, конечно, мужам ни в чем не противоречишь, но и их ни на что подвигнуть не можешь. Так, ни рыба ни мясо.
— Ну чего ему еще не хватает? Я уж и так не знаю, чем ему угодить, — в голосе Татьяны опять зазвучали слезы.
— Не понимаешь? А ты подумай — если он у тебя не как все, значит, и тебе, чтобы в ладу с ним жить, тоже не как все стать надобно. Ты вспомни Варвару с Фаддеем. Ведь и ума невеликого, и сплетница, и скандалить мастерица, и он чума чумой. Другая бы с ним не ужилась, и ей кто другой давно бы шею свернул, а они душа в душу живут. Он за нее сам кого хошь пришибет. Вот и думай, как это у нее получается. А если уже поздно окажется, так хоть сыновей не потеряй, их любовь сбереги, пока не поздно. Не от них понимания и помощи требуй — им поддержкой и опорой стань. И против отца Демку не настраивай — из-за тебя же он на него кидается. Опять только о себе думаешь? Ах, сын — защитник! А ему каково? Против отца, значит — против рода! А кто он без рода будет? Изгой! Что у тебя в семье ладу нет, то твоя вина, а ты эту тягость на сына перекладываешь. Подумай лучше, любовь ли материнская просит, чтобы он за ваши с Лавром раздоры лишал себя будущего? Может, это в тебе привычка прятаться за чужими спинами говорит? И не реви! — опять, как много лет назад, одернула старшая сестра младшую, подала мокрый от слез рушник и привычным движением поправила на ней головной платок.
От этой давно забытой ласки у Татьяны перехватило дыхание, и снова на глаза навернулись слезы. Она досадливо мотнула головой, прогоняя их, придвинулась на лавке поближе к Вее, прижалась к ней и затихла, потихоньку успокаиваясь и выравнивая дыхание. Сестра покосилась на нее, улыбнулась домашней — маминой — улыбкой, обхватила Таню рукой и прижала к себе покрепче.
— Как ребеночек-то? Не беспокоит?
— Настена говорит, скоро шевелиться начнет, — счастливо улыбнулась беременная женщина.
— Вот и славно. Это самое главное теперь. А все остальное… Ты все-таки подумай о том, что я тебе сказала, ладно? Сама понимаешь, я тебе зла не желаю, сестер-то у меня больше нету, одни мы с тобой остались, Заглядушка.
Татьяна потерлась щекой о надежное плечо, умиротворенно вздохнула и пробормотала себе под нос:
— Угу, у меня тоже никого ближе тебя нету, — вздохнула еще раз, потом встрепенулась, отодвинулась от сестры и заглянула ей в глаза. — Только и ты меня бросаешь, в крепость вот уже переехала. На кого мне тогда опереться? Дарена только и осталась…
Вея подобралась, покачала головой и осторожно проговорила:
— А почему ты про нее вспомнила?
— А кто ж еще мне поможет? Не Листвяна же. — Татьяна скептически поджала губы. — А Дарена всегда подсказывает, что и как делать надобно.
— Ага, вчера она тебе тоже подсказала, да? И что хорошего из этого вышло?
— Так ведь она же не знала, что батюшка Корней так… — опять задрожал голос младшей сестры.
— Да при чем тут знала — не знала? Ты пойми, Дарена в любом случае в выигрыше бы осталась.
— Ей-то какая польза тут может быть?
— Ой не скажи. Она баба умная, вперед далеко загадывает… Осталась бы ты в той горнице, услышала, об чем там речь шла, все потом подробно обсказала ей и впредь была бы благодарна?
