— А я вам уже сколько раз говорил: собаки не потеют, шкура у них завсегда сухая, а то, что жарко им, по языку видно. Чем сильнее он из пасти вывален…
Анна махнула рукой Арине, подзывая ее к себе — та все еще стояла в стороне, не желая мешать разговору боярыни и старшего наставника. Арина подошла, поклонилась Алексею, поздоровалась с ним, но совсем иначе, не так, как давеча с Глебом, а приветливо и с уважением. Анна в который раз подивилась тому, как она умеет без слов выразить так много.
«Сразу чувствуется, что Арина в Алеше с одного взгляда достойного мужа признала, потому и смотрит на него вон как… он даже приосанился. И ведь как умудрилась-то, оценила именно по-женски, а все равно нет в ней того зова и томления бабьего, что у дур ратнинских аж хлещет из глаз, когда на него пялятся. Да и он красоту и стать бабью по-мужски отметил, и только… не то что Глеб…
Держит она себя — комар носа не подточит, и с людьми управляться умеет, этому ее хорошо научили, не отнимешь. А вот что она в Прошкиных словах услышала? Заметила ли, что в глубине спрятано? Сейчас и спрошу. Да и Леша пусть заодно послушает, лишний раз оценит ее, глядишь, и мне что посоветует…»
— Ну что, удивил тебя наш мудрец?
— Вот же… какой отрок интересный. — Арина посмотрела вслед Прошке, шедшему сбоку от неровной цепочки девок со щенками. — Ведь мальчишка совсем, а как он их! И говорил вроде шутейно, про скотину бессловесную, а словно про людей.
— И что же ты услышала… про людей?
— Да вот подумалось, — вздохнула Арина, — что не только щенки за леность хозяев поплатиться могут. Порой за неразумность или леность властителя его люди своей шкурой расплачиваются. А за нерадивость наставников — ученики.
Она улыбнулась немного смущенно, будто извиняясь, что сказала что-то лишнее, и добавила:
— Видела я людей, что, как щенки эти, не могут или не желают думать, а главное, решения сами принимать. Проще им, когда за них кто-то другой решает. Князь там или боярин… или просто хозяин. Самим-то за себя отвечать — оно хлопотно и страшно, чужим умом и волей жить проще. И на ум им не приходит, что так и их шкурка на заборе может оказаться, а не только собачья.
«Я в Прошкиных словах одно услышала, а Арина его по-своему поняла. В самом деле, непрост парень-то, такие вещи высказывает… Интересно, что девки из его слов вынесут? А Леша? Он-то в этих словах что нашел?»
— Да не на ум не приходит — там и приходить-то некуда! — Алексей перебил ее мысли, как будто отвечая на них, но при этом в голосе прозвучала даже не досада, а ожесточение. — Такие одним днем живут, о будущем не думают. В колыбели бы их давить…
— Да ты что? — вырвалось у Анны. — Души ведь живые.
— Да! — Теперь в голосе Алексея звучала уже откровенная злость. — Души-то живые, но это все, что у них есть, да и то без труда, само по себе досталось. Ни учиться, ни трудиться не хотят или неспособны, а требуют себе всего того же, что и у остальных есть, — того, что трудами добыто! Почитают себя ничем не хуже других и ненавидят тех, у кого есть что-то, чего у них недостает. Один разговор: дай, дай, дай! Не получится выпросить, возьмут обманом, а коли выйдет, так и силой. Взамен же чуть что — «а почему это я должен?».
Несмотря на то что Алексей отвечал вроде бы Анне, смотрел он на Арину. Смотрел в упор, не отрываясь, а та… нет, она не смутилась и не отвела взора, но и даже тени вызова в нем не было, только удивление и беззащитность. И совершенно непонятно, почему Анне при этом показалось, что требовательный и подавляющий взгляд разозленного Алексея не мог преодолеть какой-то невидимый и неосязаемый рубеж, гас, не достигая цели.
«Он же ей отдельно что-то говорит… не словами — голосом да глазами, а она вроде и понимает, и… его унять пытается! Нет, не спорит и не отбивается, но ударить он все равно не может. Ну да! Она же перед ним открыта и беззащитна, а он от этого теряется! Любого мужа бы, наверное, уже ударил — не хуже Андрея. Оттого он и злится еще больше, и сам себя распаляет… Ой, Лешка, и упертый же ты! Ну да, как это он бабе позволит верх взять, даже и так… Ну-ка, а дальше что будет?»
— И очень любят слово «мы», хотя думают всегда только о себе, — продолжал Алексей. — Мы — ратнинцы, а остальные — дикие лесовики. Мы — славяне, а остальные — инородцы. Мы — христиане, а остальные — иноверцы поганые. И этим самым «мы» они уравнивают себя со всеми другими: ратнинцами, славянами, христианами. Себя ставят вровень с людьми труда, разума и воли! А раз мы одинаковые, то и блага нам положены одинаковые, значит, дай, дай, дай! И хотя в голове все время держат «я», «мне», «мое», вслух «я» не говорят, потому что этим сразу покажут разницу между собой и остальными — между теми, кто только требует, и теми, кто ДЕЛАЕТ. Прохор все верно сказал — не «мы щенки», а «я щенок». У всех сразу шкуры на заборе не повиснут, кто-то же и выучится. Может, и не понимает еще парень этого по малолетству, но чувствует все правильно — дар от Бога!
«А ведь и верно: Пентюх-то, покойник, как раз и любил кричать из-за спин: „Мы не согласны!“, „Нам положено!..“».
Мысль Анны прервалась, потому что она вдруг поняла: Алексей уже умолк, но они с Ариной все так же смотрят друг на друга в упор. И глаза у Алексея стали яростные, аж жуть брала. Раскрыла рот, чтобы прервать это неприятное, даже враждебное молчание и… сама смолчала. Поняла: слова здесь неуместны.
Прервал затянувшуюся тишину Алексей. К удивлению Анны, голос его прозвучал ровно, будто и не было ничего, хоть у самого из глаз разве что искры не сыпались:
— Ты куда-то шла, Арина?
— Да мне сестренок найти надо. — Арина, словно очнувшись, оторвала взгляд от Алексея, на мгновение опустила глаза в землю, снова подняла и… Анна чуть не улыбнулась — Аринино лицо враз преобразилось, словно погасло в ней что-то.
«Нет, не погасло — сама погасила! И смотрит уже совсем иначе — робко и даже вроде виновато…»
— Пойду я… — проговорила молодая женщина и добавила покорно: — Прости, наставник.
— Ступай, Аринушка. — Алексей расслабился, будто добился именно того, чего и хотел.
«Уступила она ему, потому и доволен. Эх, Лешка, умный ты, умный, да только самого мудрого мужа обвести вокруг пальца — пара пустяков. Ведь неспроста она его именно наставником назвала — одним-единственным словом его успокоила и все по своим местам расставила: он для нее теперь только старший. Заодно и мне показала, что место свое понимает… Умница, одним словом, хотя ухо с ней востро надо держать. И раньше ясно было, что не проста бабонька, но чтоб так… А Корней-то с Аристархом только про ворожбу и думают. Убедились, что не ворожея она, и рады. Да иные бабы и без ворожбы такого наворожат… Но с чего Лешка взъярился-то так?»
Анна проводила взглядом Арину и обернулась к Алексею:
— Леш, ты чего?
— А ты не поняла?
— Чего не поняла? Ты чего взъелся-то?
Лицо Алексея на мгновение сделалось таким, будто он собирался наказать провинившегося отрока, но только на мгновение. Старший наставник улыбнулся и, словно извиняясь за свою горячность, слегка прикоснулся к плечу Анны — будто пылинку стряхнул.
