Решить оказалось легче, чем сделать. Едва он сел на лавке, все вокруг поплыло, к горлу подкатила тошнота, Мишка попробовал для устойчивости ухватиться за край лавки и почувствовал, как правое запястье резануло болью. Поднес руку к глазам, да, похоже, эта часть тела пострадала больше всего. Запястье было туго забинтовано, но пальцы и часть ладони, видимая из-под повязки, распухли и посинели.
«Это ж мне дед палкой врезал, а потом Немой еще ногой наступил, падла!»
Мишка попробовал пошевелить пальцами, слегка двинуть кистью руки. Перелома, кажется, не было, но всяких там гематом, растяжений, ушибов и прочих «удовольствий» наверняка полный набор. Придерживаясь здоровой рукой за стену, добрался до кадки с водой, напился. Не сказать, чтобы здорово полегчало, но переместиться обратно к лавке получилось уже лучше.
Второй раз Мишка проснулся от осторожных прикосновений к спине. Кто-то смазывал ему следы от плети.
– Тише, тише, я уже почти закончила.
Голос был Машкин.
– Я давно так валяюсь?
– Второй день уже, есть хочешь?
От одной мысли о еде сразу затошнило.
– Нет, попить дай.
Машка притащила ковшик с водой.
– Что у меня со спиной?
– Заживает уже, и жар спал, а вчера ты совсем плохой был…
– А с головой?
– А что с головой? Болит? На голове ничего не видать. Где болит? Покажи, я холодненького приложу.
– Мать все заперта?
– Ага, дед выпускать не велит.
– А дядька Лавр?
– В кузне лежит, в дом идти не захотел, а у Немого бровь рассечена и ухо распухло. Вы что, позавчера взбесились все?
– А Анька и рада стараться – плетку в клювике принесла…
– Да кто ж знал, что он тебя так полосовать станет? И ты тоже уперся… Повинился бы, поплакал, сделал бы, что дед велел, глядишь, и он отмяк бы.
– Это ты плачь и винись, а у меня дед с Немым этот день еще вспомнят… Я за мать им обоим уши до жопы стяну.
– Скажи спасибо, что не запороли тебя, ишь, грозится еще! Да Немой тебя одним пальцем…
– Я не всегда отроком буду, дождусь своего времени!
– Да что ты говоришь такое? Совсем ополоумел? Может, тебя и правда по голове…
– Машка! Что там? – раздался от двери голос деда.
– Очнулся, говорит…
– Что говорит-то?
– Ругается… Не в себе, наверно.
– Если ругается, то как раз в себе. Если может, пусть поднимается, пес без него два дня уже не жрет и не пьет. Кого в село пошлем?
– Аньку пошли, дед! – заорал Мишка. – Она плетку в зубах носить умеет!
– Щенок, едрена-матрена!
Дед грохнул дверью и застучал деревяшкой по ступеням крыльца.
– Дурак! – напустилась Машка на брата. – Ты его еще больше рассердить хочешь? Ты тут лежишь спокойненько, а он на нас всех злобу срывает.
– Идите вы все в… самые разные места!
– Ну и лежи тут… На сердитых воду возят!
«Вообще-то наваляли мне по заслугам: с ножом на главу семьи… Может, и правда зубки прорезаются? Тринадцать лет, все может быть. Других признаков пока нет, но Немого бы я грохнул, если бы не Лавр? Грохнул бы! Второй раз за оружием потянулся? Потянулся. Интересно: зачем? Что бы я сделать смог? А ведь были же какие-то намерения… наверняка глупость какая-нибудь.
М-да, сэр! И что теперь? Дед – командир со стажем, всяких обламывал, не вы первый. Покориться, просить прощения? А какие еще могут быть варианты? Патриархальный уклад, глава семьи… Формальных изъявлений покорности потребует по полной программе, сам себе потом противен будешь. Не покоряться? Дед найдет способ, через его руки сотни новобранцев прошли, да и взрослых ратников он себе подчинял безоговорочно. Тут, пожалуй, ничего не светит. Что еще подросток может в подобных обстоятельствах?
Помнится, у Горького похожий случай описывался. Тоже дед внука выпорол с перебором. Потом сам пришел, гостинец какой-то принес, кажется. Но там – не тот вариант: скатерть, что ли, внук испортил. Обычная шалость. А я попер против устоев, дед мириться и не подумает.
Ну что ж, сэр, не выходя за рамки образа, остается только одно: сбежать из дома. Вторая половина лета, лес прокормит. Или все же не стоит? А вот хрен вам, а не формальные изъявления покорности! Роль ролью, но и самим собой оставаться тоже как-то надо!»
Мишка поднялся, попробовал сделать несколько шагов, ноги держали твердо… почти. Выглянул наружу, поблизости никого не заметил. Недалеко от крыльца на веревке висели три рубахи: его собственная, Немого и Лавра – похоже, после позавчерашних номеров бабам пришлось приводить в порядок одежду всех троих.
Вернувшись в дом, начал соображать, что нужно взять с собой, и совершенно неожиданно для себя обнаружил на лавке мешок со всем необходимым. Рядом лежали его тулупчик и шапка. Под тулупчиком обнаружился пояс с двумя Мишкиными кинжалами, а под лавкой – небольшой – по Мишкиной руке, топор. Значит, дед от своего плана не отказался и приказал все подготовить. Тем лучше!
Мишка собрал все имущество, хотел забрать с полки в сенях горшочек с целебной мазью, но понял, что сам себе спину мазать не сможет, и оставил лекарство на месте. Снова осторожно выглянул во двор. Никого. Дед наверняка около пчел, мать заперта, Лавр в кузнице, сестры… как раз время дойки. Значит, только Немой и малыши. Да, еще тетка Татьяна, но она лежит в доме за занавеской, и Мишка за два дня ее даже не слышал. Малыши, правда, Могли увязаться за сестрами – парного молочка попить. Где может быть Немой? Где угодно. Придется рискнуть.
Выскочив из дома, Мишка стянул с веревки и торопливо напялил свою рубаху, холстина неприятно коснулась поротой спины, но было вполне терпимо. Дважды полоснув накрест кинжалом рубаху Немого, Мишка подался задом, чтоб не торчать на открытом месте.
– Чиф-ф-ф, Чиф-ф-ф.
На этот шепот Чиф был приучен откликаться негромко или вообще прибегать молча. Во всяком случае, пес знал, что, когда его зовут таким образом, шуметь нельзя. И действительно, откуда-то от поленницы донеслось негромкое поскуливание. Увидев хозяина, пес радостно вскочил, но Мишка тут же припал к земле и двинулся к Чифу ползком. Эта ситуация тоже была неоднократно отрепетирована. Чиф мгновенно насторожился и начал оглядываться и принюхиваться. В свое время Мишке пришло в голову сделать из пса своего рода «систему дальнего обнаружения», и сейчас затраченные усилия и время могли окупиться сторицей.
Обрезав привязь, Мишка осторожно тронулся в сторону леса. До ближайших деревьев оставалось уже совсем немного, когда Чиф, тихонько рыкнув, повернул голову влево. Оба беглеца припали к земле и, пролежав пару минут неподвижно, увидели Немого, который шагал от леса к пасеке со связкой жердей на плече. Был он достаточно далеко, но Мишка для страховки выждал еще некоторое время, а потом опрометью бросился в лес.
