– За что рассчитываться? – удивился Мишка.
– А! Я же вам не рассказал! Помнишь, утром Лука народ в стане успокаивал?
– Да, двоих подстрелил…
– Не подстрелил – наповал уложил, насмерть. А они, оказывается, Корнею какой-то дальней родней приходятся – через невестку Татьяну. Теперь Луке придется виру Корнею платить. Вот и выходит, что я все-таки прав!
– В чем прав?
– А в том! Если родня, то веди их отдельно и сам охраняй. Ан нет: сотник может велеть ратникам и своих вести, хотя тем с этого ни прибытку, ни удовольствия. А то еще и неприятность вот такая выйти может. Но – сотник! Что хочу, то и ворочу. Афоня, вожжи одной рукой удержишь? Да чего тут держать-то, шагом едем. На!
Сунув Афоне в руку вожжи, Илья соскочил с саней и, увязая в снегу, полез к убитым беглецам. Откуда-то сзади тут же раздался крик:
– Стой! Куда? Стрелять буду!
– Да свой я, свой! Ослеп, что ли?
Вернулся Илья нескоро, запыхавшийся, красный, потный, нагруженный поклажей так, что напоминал скарабея, толкающего перед собой навозный шар. Два окровавленных на спине полушубка, два заплечных мешка, беличья шапка, что-то еще. В кулаке зажаты две стрелы с окровавленными наконечниками. Вывалив добычу в задок саней, он плюхнулся на свое место и долго не мог отдышаться.
«Мародер, блин. И стрелы не забыл прихватить. Наверно, чтобы от Луки откупиться, за то что его покойников обобрал. Хорошая стрела недешевая штука. Заготовки надо больше года особым образом обрабатывать и выдерживать подвешенными за определенный конец, наконечник стальной, перья, костяное кольцо на хвостовик…»
– Молодые совсем, наверно, жених и невеста, боялись, что разлучат, – заговорил, отдышавшись, Илья. – Надо было мешки не в руках нести, а за спину повесить, может, стрела и увязла бы… хотя от Луки так не спасешься. Чего носы воротите? Ладно – Михайла, а ты-то, Афоня, что, с убитых добычу не брал никогда?
– Брал…
– Ну и я… только добыча у нас с тобой разная. Ты – доспех, оружие, коня, одежду дорогую, если не сильно измарана. Однако ж и пальцы рубить приходилось ради перстней. Что, не так?
– Так!
– Ну а мы – попроще. Вот одежонка теплая для детишек, значит, овечек резать не придется, и они нам ягняток принесут.
Разговор не завязывался. Илья поерзал, покосился на мешки, но потрошить их при пассажирах, видимо, постеснялся.
«Мерзко. Все понимаю: семью содержать надо, здоровьем Бог обидел, судьба предопределена и из колеи не вывернешься, но… мерзко. И мужик-то Илья вроде бы неплохой, не дурак и дело свое знает, но… на определенное место в иерархической структуре впаян намертво и вариантов что-то принципиально изменить не имеет. Может, оттого и пьет? Сколько рукастых и неглупых мужиков вот так спились от безысходности и бесперспективности за тысячу с лишним лет существования Руси? Все войны, вместе взятые, наверно, таких потерь нам не нанесли.
А закинул бы меня Максим Леонидович вот в такую семью? Что бы делал? Вслед за отцом под начало урода Бурея пошел бы? Мародерствовал бы, тихо спивался, рожал бы таких же слабых и больных детей. Неужели не нашел бы выхода? Это даже интересно… поставим мысленный эксперимент. Допустим…»
– Михайла, слышь?
– А? Чего, Илья?
– Волокушу с сеном позади нас видишь? Ты ее запомни, а как приедешь в Ратное, под сено загляни или попроси кого-нибудь. Там пес твой лежит, ты, наверно, похоронить захочешь…
– Илья!.. Илья, спасибо тебе!
– Не на чем. Это вон ратники такими вещами пренебрегают, а мы – люди простые, обозники.
– Но-но! Мы убитых товарищей не бросаем! – возмутился Афоня.
– Своих – да. А чужих? Пес вас всех спас, сам говорил, а так и бросили бы на дороге! Не крути носом, бросили бы! А Илья что ж? Илья и покойника оберет, и собачку на волокушу пристроит. Ты увидел бы, так решил бы, что шкуру на шапку взять хочу, обозник же!
– Ничего бы я…
– Да ладно!
– Илья, я совет тебе дать хотел, да отвлеклись… – вспомнил Мишка.
– Ага! На покойников.
– Будет тебе, Илья. Отвлеклись, и все. Ты послушай: когда в Кунье городище вернетесь, ты по домам не шарься, а иди прямо в жилище волхва.
– Да там уже смотрели!
– И много чего ценного нашли?
– Нет, я бы слыхал…
– Вот и я о том же. Простучи каждое бревно в стенах, можно еще и стропила, ищи по звуку пустоту. Волхву все время подношения делают, должно что-то быть. Потом потыкай чем-нибудь острым пол, особенно у стен и в углах. Но и середину не забудь, по-всякому бывает. Если найдешь тайник, сразу руками не хватайся, палочкой зацепи или…
– Это я знаю! – перебил Мишку Илья. – Если бы я все подряд руками хватал, меня бы и в живых уже не было!
– Тем лучше…
– Что лучше?
– Не бери в голову, присказка такая. Потом иди на капище и потыкай землю возле идолов…
– Не, не пойду – боязно.
– Ты же христианин?
– Христианин, но все равно… как-то… того… – Илья поежился, хотя было совсем не холодно, мартовское солнышко пригревало вполне ощутимо.
– Понятно, – кивнул Мишка. – Есть надежное средство: выпростай крест из-под одежды, чтобы снаружи висел, и читай молитвы не переставая. Как молитва кончится, трижды осеняешь себя крестным знамением и начинаешь новую молитву. Ни одна нечисть и близко не подойдет, а идолы тебя вообще не заметят. Средство проверенное, помнишь, летом я колдунье попался?
– Болтали что-то…
– Вот, только тем и спасся, отец Михаил научил.
– Верно, Илья, – подтвердил Афоня. – Я тоже слышал: крестом и молитвой любую нечисть отогнать можно!
«Наивные вы, ребята, как избиратели на думских выборах, даже неудобно как-то. А что делать? Должен же я тебя хоть как-то за Чифа отблагодарить? Чиф, мальчик мой… Господи, если бы его оживить можно было! Никогда больше его на привязи не оставил бы, куда б ни собрался. Каждый день с ним разговаривал бы, он это любит…»
– Ты… Михайла, а креста-то у меня и нет, – признался вдруг Илья. – Веревочка сопрела, оборвалась, а новую завести… все никак руки не доходили…
– Возьми мой. Он сильный, кипарисовый, с горы Афон, что в Святой Земле. Бери, бери, у меня дома другой есть, который во время крещения надели.
Афоня схватил Мишку за руку:
– Михайла! Ты что делаешь? Он же твоим крестным братом станет! Ты – внук сотника, а он…
– Пошел ты на хрен, Афоня, Илья тело моего товарища с поля боя вынес…
Илья смущенно поддержал Афоню:
