– А муж?
– Медведь заломал, осенью четыре года будет…
– Кхе! А хозяйство большое?
– В том году семь поприщ земли подняли, две коровы, две лошади, мелкая скотина. Хозяйство справное было, к дочери сватались уже.
– Кхе! И все – без мужика?
– Так дети почти взрослые, помогают.
– А сама-то, чай, не из Куньего?
– Нет, я сама с лесного хутора, изверги мы.
– И из какого же рода изверглись?
Женщина впервые за весь разговор смутилась, опустила глаза.
– Может, помнишь: отец твой по Горыни ходил, за побитых купцов карал?
– Эко ты время вспомнила, сама-то еще и не родилась, поди!
– Я уже на хуторе родилась. Мы еще до того из рода ушли, но разговоров много было, боялись, что и нас найдете.
– И чего ж именно ко мне захотела?
– А чем ты плох? И стряпня моя тебе по вкусу пришлась…
– Кхе! Умно… ответила. Добычу у нас жребием распределяют, но… М-да, ежели челобитье свое перед обществом повторишь… повторишь?
– Повторю!
– Ладно, я к тебе еще по дороге подъеду, поговорим. Благодарствую, Листвянушка. покормила вкусно, поговорила ласково… ступай.
Листвяна быстренько прибрала посуду и ушла, а дед как-то очень уж задумчиво проводил глазами ее удаляющуюся фигуру.
«А-я-яй, сэр, оказывается, и на лорда Корнея блесну найти можно. А собственно, почему бы и нет? Деду еще пятидесяти нет, а вдовствует уже вон сколько лет. Но баба-то какова! Так сориентироваться, сработать на контрасте! Между прочим, так ведь и не ответила, почему к Корнею просится. Наверняка уже вызнала, что он вдовец, что он тут главный… Ну, деда, не теряйся, никто не осудит, наоборот, завидовать станут! Да! Я же обещал за Афоню походатайствовать!»
– Деда, Лука весь дозор доли лишил, – начал Мишка.
– Угу.
– Так несправедливо же! Они засаду заметили, вас предупредили.
– Десятнику видней. – Деду затронутая внуком тема явно не нравилась.
– Я Афоне обещал словечко замолвить.
– Вот и замолвил, обещание выполнил.
– Деда! Лука же их не за провинность наказал, а за свой собственный страх. Испугался, что меня убьют, а ему перед тобой ответ держать. Нечестно так!
– А мне за два дня два раза тебя хоронить честно? – взорвался криком дед. – Лука их за свой страх наказал, а я за свой страх их миловать не буду!
Внук помолчал, ожидая, что дед скажет еще что-нибудь, но не дождался. Просить за дозорных и дальше было бесполезно, и Мишка решил зайти с другого бока:
– Деда. Я в дозоре четверых ворогов завалил. Мне доля в добыче хоть какая-нибудь положена?
– Нет, ты не ратник.
– Ладно, а за тех, кого мы на дороге побили?
– За тех – да, дело семейное, между собой делим.
– Могу я ту свою долю на одну холопскую семью обменять?
– Доля твоя, но распоряжаюсь ею я. Ты мал еще, нет твоей воли, и нет у тебя права. А я ничего обменивать не собираюсь!
– Но я слово лисовиновское дал!
– Мал ты еще родовым словом обещания давать!
Дед постепенно снова начинал распаляться, и Мишке пришло в голову, что причиной его злости было не только здоровье Немого. Что-то еще очень сильно тревожило и злило сотника Корнея. Разговор был затеян явно не вовремя, но отступать Мишка не хотел.
– Значит, нет?
– Да уймись ты! Забот у меня мало, ты еще со своим Афоней!
– Я все равно что-нибудь придумаю!
– Придумывай, на здоровье! Заодно еще можешь подумать и над полезными вещами.
– Над какими?
– А вот над такими. Те лазутчики не в исподнем поверх доспеха были, а в специально сшитой белой одежде. Это – раз! Тот, которому ты хребет перебил, признался, что им велено, если не смогут волхва освободить, убить его. Это – два!
– Кем велено?
– Не сказал – помер. Двое из них за нами идут, но осторожно, подстеречь не выходит. Это – три! А еще один куда-то убежал, может, за подмогой. Это – четыре. А у меня на руках толпа, обоз и меньше четырех десятков охраны. Ну как? Еще и Афоню мне на шею повесить хочешь?
– Ну раз ты велел подумать, то я думаю, и вот что выходит…
– Ну-ну?
– Волхв знает что-то важное, чего нам знать ни в коем случае нельзя, потому и велено его убить.
– Мудро! Я и не догадался! – Дед был само воплощение сарказма.
– Погоди! Лазутчик помер и не сказал, кем велено. А Белояр помер и не сказал, куда народ вел. А если он их вел к тому, кто велел волхва убить? Если эти – в белом – должны были Белояра встретить? Не встретили, волхва не выручили и не убили, осталось их всего трое, да и то – один раненый. Вот тебе бы поручили встретить толпу людей и привести в нужное место, а их кто-то перехватил. Отбить ты их не можешь: мало вас, а тайна – куда и к кому их вести надо было – может открыться. Что бы ты сделал?
– Так. Выходит, они должны были в Куньем городище заночевать, а оттуда их забрали бы те, которые в белом? И куда-то увели бы. Мы между ними встряли… нет! Это те, кто от Иллариона ушел, не утерпели, захотели посчитаться. А для «белых» все это неожиданно оказалось. Они с ходу сунулись – не вышло. Теперь один побежал докладывать, а двое следить остались. Кхе! Тогда понятно! Надо в Ратное побыстрее добираться, пока тот не смотался, куда надо, и подмогу не привел. А уж в Ратном-то…
– Помог я тебе, деда?
– Да, про Белояра я не подумал.
– А ты мне поможешь?
– А зачем? Сказал, что сам придумаешь. Вот и думай.
* * *
Снова по лесной дороге медленно тянется санный обоз. Подмерзший за ночь снег снова «поплыл» на солнечных местах, того и гляди начнут появляться проталины. Но впереди небо уже затягивается снеговыми тучами, прогноз Ильи подтверждается, но обозу от этого легче не станет – мокрый, липкий снег завалит дорогу, сани начнут в нем вязнуть, вытягивая из лошадей последние силы.
В новых санях лежать неудобно, Донька не Илья, даже не подумала, как устроить раненых. Воняет не то гнилью, не то еще какой-то гадостью, сама Донька сидит нахохлившись, кажется, даже подремывает. Сначала попробовала было ворчать, но после Афониного окрика заткнулась.
– Афанасий, а сколько холопская семья может стоить?
– Смотря какая семья и какой торг. Когда много продают, то дешевле.
– Это понятно, когда товара много, он всегда дешевеет. Такая семья, которая выйдет по жребию тем, кто в последнюю очередь… Кстати, а почему очередь такое значение имеет? Ведь жребий же?
